Планы – идти на Запорожскую Сечь – неожиданно были 
отложены. Причиной всему беглый холоп, некий Петро 
Латаный. Привели его вечером охранники лагеря.
	
      - Помоги, маты! – упал он на колени перед Настей, скло-
нив голову до земли. – Кузнец я с хутора Росного, пана Войтека 
Зловича. Сбежал к вам из кутузки, потому как погибель мне на-
значил пан: повесить за руки на столбе на целый день. А мои ру-
ки – мои кормильцы. Да и не вынесу я такого позора... А у меня 
двое деток маленьких, жене подходит рожать, мать старенькая...
      И богатырского сложения мужик с трудом сдерживал слё-
зы. Пламя костра, мечась косыми отблесками по его чёрному ли-
цу, будто подчёркивало трагизм ситуации.
      Настя, наливаясь гневом, спросила:
      - И за что тебя так?
      Петро поднял голову, вытер рукавом рубахи глаза, откаш-
лялся и прохрипел:
      - Плуг и борону свои чинил по вечерам без ведома пана. 
Донёс ему рендарь наш и шинкарь, Друва Бельмонис!
      Настя удивлённо глянула на Станислава, а из толпы, что 
незаметно собралась вокруг, донеслось.
      - Бельмонисы уже всю округу себе прибрали, 
кровопийцы!
      - Да, знаю я того пана Войтека, - согласно кивнул Стани-
слав. – А арендатор у него - кузен нашего Жиника.
      Настя подивилась:
      - Далеко шагнул проныра! – И обратилась к кузнецу. – Ка-
кую помощь хочешь от нас? – и, словно спохватившись, тут же  
потребовала мягко, протянув руку: - Да вставай с колен – тут все 
свои, такие же трудари!

	И Петро резво вскочил на ноги и продолжил с нарастаю-
щей горечью:
	- Со мной бы что, но замордовали всех в округе. Батюшку 
нашего гонят, а на его место прислали ксёндза. Моего соседа бы-
ло на кол собрались сажать, что о короле ляховском нелестно 
отозвался в сердцах. Люди обнищали, пан с шинкарём последнее 
забирают за долги и штрафы! А тут мор на скотину напал... Беда 
кругом...
	Кузнец выпрямился и глянул пристальным, горящим взо-
ром на воительницу:
	- Нет мочи людям терпеть, и зреет думка – брать в руки 
вилы, топоры и косы. Гнобителей тел и душ наших на ветках раз-
весить, а маетки спалить. Пусть ветер развеет пепел, а с ним и 
горе наше! 
	На эти слова, народ одобрительно-гневно загудел, а 
вперёд вышел на своих кривых Стецько Криволап. Он схватил 
руку кузнеца и затряс её приговаривая:
	- Верно баешь, козаче! Пора ляхам и их псам-прихвостням 
кровушку пускать, да на огне поджаривать. Так, люди?...
	- Так! – грохнуло в ответ и даже пламя костра зашаталось, 
а эхо, дробясь, отдалось каменистым раскатом где-то в глубине 
леса.
				       ***
	Настя немедля собрала совет - обсудить: идти ли на Рос-
ный? И как там поступить? Как восстановить справедливость и 
наказать распоясавшихся “гнобителей”? И насколько это в силах 
восставших?...
	Она рассматривала лица своих ближайших соратников: 
Панаса, спасённого Демида Обрубко, Криволапа, Фрола При-
ходько, новичка Петра Латаного и, конечно же, Станислава и 
ждала слов разумных, дельных. Сама же томилась думою, пыта-
ясь определиться, осмыслить произошедшее и наметить правиль-
ный план дальнейших действий.
	- Сил у нас маловато, - первым высказался Панас. – Пото-
му нужно разослать гонцов по ближайшей округе – пусть подни-
мают народ. И послать-таки человека на Сечь, для подмоги.
	Мысль эту поддержал и Кривопап, который всё больше 
завоёвывал симпатий не только у рядовых повстанцев.
	- Послать весточку на Сечь надобно, однако время предла-
гаю не терять. Пока паны очухаются, протрезвеют апосля пиров 
своих пьяных, можно и Росный причесать, ляхов и их псов нака-
зать. Там же и пополниться фуражом, лошадьми, телегами. Да и 
люди пристанут к нам новые, обязательно.
	Подал голос и Демид, который уже не выглядел смурым, а 
приободрившимся и очень активным:
	- Там и себя проверим, на что способны, и людям покажем 
силу нашенскую.
	А Приходько горячо высказался:
	- А пока гонец возвернётся, мы не один Росный почистим!
	- Это, как водится, - отозвался весело кто-то.

	Станислав же помалкивал, глядя на всех исподлобья. Вид-
но было, что нелегко всё-таки даётся ему вхождение в новую 
среду, среду бывших слуг, холопов. Ощущение предательства 
“своих” нет-нет да и проскакивало в душе и подспудных мыслях, 
давило и холодило. А возлюбленная, став воительницей, 
Поляницей, отдалялась от него, что понятно: не до любви ей 
сейчас...
	И тем не менее, Станислав высказался:
	- Народ нужно выслушать: как он скажет, так и сделать.
	- Похоже так, - поставила точку в разговоре Поляница. – 
Ночь уже – пора отдыхать...

				***
	Имение пана Войтека раскинулось перед людьми отряда 
Поляницы вишнёво-яблоневыми садами и аккуратными белыми 
хатками-мазанками в низине, по которой протекала местная 
“Змейка”. Лёгкая дымка уже рассеивалась восходящим солнцем, 
когда спустились вниз.
	Заходили в село с двух сторон, отрезая дорогу, чтобы ни-
кто из шляхты не сбежал. А панский дом – двухэтажный, с коло-
нами, огороженный высоким каменным забором - вообще окру-
жили: так распорядилась Поляница. 
      Сторож у ворот, крепкого сложения холоп, не сразу понял, 
что происходит. Он было попытался не пускать Петра с Панасом 
– они подошли безоружные, а остальная, возглавляемая ими, 
группа восставших задержалась за деревьями.
	- Не можно к пану! – разгорячился страж. – Почивают они, 
потому как рано ещё...
	- Нам можно, - криво ухмыльнулся Панас и оттолкнул в 
сторону служаку панского.

	Парень за это время, время стихийного бунта, заметно из-
менился и внутренне и внешне, почувствовав привкус лихой во-
ли. Добавляло воинственности и присутствие Насти, естествен-
ным образом ставшей “атаманом в юбке”. А народные сказания о 
мстителях за людские страдания кружили голову, бередили душу 
и наполняли сердце желанием быть как “они”: смелым, беском-
промиссным и безжалостным к врагам-угнетателям.

      Потому Панас с Петром не тушуясь вошли в опочивальню 
пана Войтека Зловича. Тот, одетый в кружевную ночную 
пижаму, выскочил из-под белоснежного одеяла и собрался 
разразиться бранью. Но... увидев горящие ужасающей 
решимостью глаза вошедших, узнав холопа своего Петра, – всё 
понял. Он просто опоздал, не ожидал такого быстрого развития 
событий. О бунте был наслышан и собирался сегодня 
отправиться со своей вооружённой свитой в воеводство, чтобы 
присоединиться к собираемому Казимиром Прудинцким 
ополчению шляхты. Похоже, не успел...
      - Выйдите, я хотя бы оденусь, - всё же пытался сохранить 
свой гонор пан: - Зря вы затеяли это беззаконие. Польша сильна 
как никогда и накажет всех...
      - Не нужно, пан, нас пугать, - перебил осмелевшего шлях-
тича Панас. – Помирать нам не впервой, а за своё постоим, - 
твёрдо сжимая губы, сурово разъяснил холоп. – Лучше поторо-
пись, а то так налегке и поведём к народу. А там ответ придётся 
держать за деяния свои...
      Войтек запыхтел, отводя ненавистный взгляд, и принялся 
торопливо одеваться: холопы с места не сдвинулись.

                                                  ***
	Всё панское семейство – жена его, с трясущимися губами 
полная полька; трое детей от малых мальчиков до девочки 
школьного возраста – поместили в центре круга, образованного 
повстанцами и местными крестьянами: всё происходило на пло-
щадке за  панским домом, которую использовали для выездки 
молодых лошадей. К пану присоединили ксёндза, в чёрной ман-
тии крепкого старика с гладко выбритым лицом; управляющего 
маетком, с пухлыми щеками верзилу и нескольких вояк, одетых 
как драгуны. Чуть поодаль сбившись в кучку, испугано глазело 
многочисленное семейство арендатора-шинкаря. 	
	Решали, как с ними поступить...

	- Войтека выпороть и повесить вверх ногами! 
	- Управляющего и ксёндза тоже пороть!
	- Всех нужно повесить, а с ними и детей злодейских! За 
землю нашу свободную, украденную и поруганную ими!... Кто 
их сюда звал? – требовали наиболее ущемлённые и обозлённые.
	Обстановка явно накалялась, такие крики подогревали 
общий гнев, который уже выходил за границы разумного, не 
свойственного людям с мозолистыми руками.
	На самом пике страстей, слова попросил местный батюш-
ка, степенный сухонький, но крепенький старик, с усталыми, 
много повидавшими глазами.
	Он вышел на средину, с поклонами осенил крестом все 
четыре стороны и начал говорить, неспешно, слегка возвышенно, 
будто читая проповедь:

	- Братия и сестры, Господь наш призывал быть разумными 
всегда. А когда наказывал отступников -  лишал их разума. Злоба 
и мстительность затмевают голову, уродуют душу православную. 
Ибо сказано Христом: “Глупый весь гнев свой изливает, а муд-
рый сдерживает его”.  Так будем же...
	- К чему ты это, отец наш? – выкрикнул кто-то из толпы: 
Простить измывательства ляшские и шинкарские?...
	- Не быть тому! – выкрикнули ещё несколько голосов, их 
поддержали ещё... 
      И тогда руку подняла Настя-Поляница:
	- Вешать, палить и убивать, тем более невинных детей, – 
не пристало нам, православным. Прав батюшка: не будем упо-
добляться угнетателям-ляхам и их угодливым пособникам. 
	Все притихли, а Настя выждала паузу и обрубила как саб-
лей:
	- ...пока, на первый раз. Потому предлагаю: выгнать их из 
этих мест – пусть идут себе с богом! А вам - выбрать старост и 
установить в сёлах и хуторах народное управление. Вольно рабо-
тать на себя и самим решать, как жить!
	Последние фразы она выкрикивала под нарастающий гул 
одобрения. 
	- А потому как мы только начинаем борьбу за волю, веру и 
землю нашу, то все, кто может, мужики, кто покрепче и моложе, 
вступайте к нам в отряды боевые. Будем вместе биться с врагами 
и угнетателями. И мы их одолеем! 

	Лучи закатного солнца будто подталкивали, с повозкой во 
главе, процессию, пугливо тянущуюся по дороге на запад от 
села. Пан Войтек с детьми и женой сидел в телеге, которую 
распорядилась выделить бывшим хозяевам Поляница. Остальные 
выстроились цепочкой и понуро плелись, иногда оглядываясь 
назад. Усиливался вечерний ветер, подвывая меж стволов 
деревьев, прижимая траву и разгоняя мелкую пыль, навевая не 
самые весёлые мысли у изгнанных.

Возврат к оглавлению
Глава 17.