(новогодняя сказка для взрослых)
Чем меньше времени оставалось до Нового года,
тем Фома больше беспокоился, вернее, волновался.
Будто ничего особенного не должно было произойти:
ну, сходят с дружком Сидором в новый ночной клуб, с
многообещающим названием “Наш плейбой”; ну, попьют
колу, поглазеют на стриптизёрш, побалуются в
рулетку... если деньжата останутся. Такие походы
совершали не раз в другие “навороченные” места.
А сейчас что-то давило, вернее, нудно щекотало
за шиворотом и отдавалось в нижней части спины. “С
чего бы это?” - мелькало у начинающего менеджера по
уборочным и чистящим работам (проще – старшего
дворника) популярной торговой сети: “Возьми сам!”
Фома имел устоявшийся молодёжный менталитет:
пил пиво, ел чипсы, качался в тренажёрном зале,
волочился за разбитными девчатами, в меру юморил и
прикалывался. Родители Фомы вели “базарный” образ
жизни, торгуя на местном рынке ”подержанным” луком,
закупаемом на соседнем колхозном рынке. Изредка
справлялись о делах своего чада, стараясь особо не
третировать его самостоятельность.
В тот день было особенно грязно на тротуаре,
примыкающем к “Плейбою”. Дело в том, что ЖЭКовские
работники после дождя проводили поблизости уборку
территории с трактором типа “Петушок белорусский”
(в него, вернее, в тракторную тележку, грузили
мусор). За час до открытия увеселительного
заведения “очистительный” процесс закончился и
“тракторная процессия”, освобождая колёса от грязи,
проследовала по упоминаемому выше тротуару...
Обычная ситуация. Народ, однако, не воспринимал
“юмора” и шарахался, матерился, перепрыгивая через
грязевые глыбы.
Грязь не подпортила настроение дружкам, хотя
пришлось поупражняться в прыжках в сторону. Но...
клуб уже зазывно сиял, гудел и пестрел наряженной и
напомаженной разновозрастной толпой у дверей.
Этот диджей Фоме приглянулся сразу, поскольку
изображал из себя царя... Гороха! А сказки парень
любил, вернее, стал любить на днях, прочитав
фэнтези сверхпопулярной семейной пары про
влюбчивого мальчика-ёжика и неуступчивую девочку-
ежиху.
Друзья тянули коктейль и поглядывали в сторону
сцены, на которой буйствовал “царь”. В одиночку он
“отрывался” недолго и под овации заряженной публики
вызвал на обозрение свою “доченьку” – принцессу
Алину-безотказную. Девушка действительно ни в чём
никому (себе в том числе) не отказывала. Одета была
пышно, намакияжена обильно, улыбалась во всю ширь
великоватого, но безупречно белозубого рта,
создавая образ скорее купеческой, чем царской
дочки.
Первым возмутился Сидор:
- Чё это она разоделась? Показала бы чё-
нибудь...
- И то так... – сделав солидный глоток, пожал
плечами Фома и высказал предположение. – Наверное,
оголение будет позднее.
- Бум ждать... – согласился друг.
Тем временем Горох продолжил накалять и так
уже разогретую атмосферу:
- Объявляется царский конкурс на шустрость и
смекалку!
Молодёжь нетерпеливо зароптала и замычала, как
стадо бычков, впервые увидевших особь
противоположного пола.
В этот критический момент ребята слегка
отвлеклись: худущая, местами бордовая девчушка с
причёской, напоминающий ощипанный конский хвост,
фамильярно приобняла дружков и нагло всунула между
ними своё сплющенное личико, пахнув противоречивыми
запахами:
- Есть дешёвый косячок...
- Давай, - не отрываясь от сцены, выпалил
Сидор: Фома вообще не среагировал на худущую.
Когда Горох менторским тоном начал пояснять
суть конкурса, ребята уже потягивали тоненькие
сигаретки, укутываясь сладким дымком. Их глазки
заблестели, а на лицах поселились улыбки начинающих
идиотов.
- ...нужно раздеть Алиночку. Кто сделает это
быстрее, тот получит в награду... Вот о награде –
позже! – блистал довольством и скудным остроумием
Горох-диджей.
Слово “раздеть” подействовало на Фому
магически! Он почему-то оттолкнул пошатывающегося
дружка и азартно кинулся к сцене, опережая ещё
нескольких “добровольцев-охотников”.
- Фомка! Ты куда? А я... – поник Сидор и
проникновенно затянулся.
А Фомка уже вскочил на сцену и, не
представляясь, уцепился за роскошные оборки платья.
Пока Горох с открытым ртом соображал и осмысливал
ситуацию, парень сноровисто приступил к “оголению
царственной особы”. Народ, поддавшись эротичной
интриге (что будет дальше?...), как по команде
придвинулся к сцене и дружно засопел в
нетерпении...
Когда добрался до нижнего белья, вернее
тесёмочки в районе чуть ниже шаловливого пупочка...
В голове взорвалось и рассыпалось на светящиеся
осколки. Затем под уплывающий, возмущённый мужской
крик, Фома стал погружаться в пустоту...
Очнулся от настырного дёргания за шиворот. В
ноздри упрямо вползал запах плавящегося воска и
терпкого дыма.
- Ага! Окаянный, очухался!
Послышался злорадный старческий голос, и что-
то акцентировано стукнуло. Фома потряс головой и
попытался сосредоточиться, проясняя туман в глазах.
Первое, что различил – кресло, отдалённо
напоминающее трон, а в нём царя! На высокое
происхождение указывала корона (слегка гнутая),
кафтан, расшитый жёлтыми узорами, ехидная ухмылка и
булава, которой старикашка в такт словам бухал о
полированный пол.
За троном с невозмутимыми лицами и блестящими
секирами стояли стрельцы, а сбоку - мужчина в
длинном кафтане, на который спадала пышная борода.
Бородач постоянно наклонялся к царю и что-то
нашёптывал. Тронный зал был уставлен свечами,
которые чадили, плавились, создавая въедливый
смрад.
Второе, что осознал Фома, - силу упитанных
кавалеристов в форме вояк петровских времён.
Молодцы крепко держали парня под руки и
периодически тормошили за шиворот. Фома чуть шею не
свихнул, рассматривая этих “благодетелей”!
- Как ты посмел прикоснуться к святой
невинности самой принцессы! – перестав
злорадствовать, вознегодовал царь. При этом он
облизывал губы и часто моргал невзрачными глазками.
– Дочь самого царя Гороха в блуд ввести
вознамерился, а? – открыв беззубый рот, прошёлся
царь гневным взором по своим служакам. Те закивали
горестно и завздыхали тягостно.
“Фу ты, чёрт! – подумал с тоской Фома. - В
наше время, когда наука так далеко шагнула,
перепрыгнуть на пару веков назад стало плёвым
делом. Это же надо – к настоящему Гороху попал! И,
похоже, принцессу лишил... там, на сцене?... Эх,
Сидор! Решили же больше травкой не баловаться. А
теперь...”
- Ты хучь осознал провину и грех свой?
У Фомы ещё не закончился переходный период,
стопор по-прежнему сидел в шейной части, и он
отрицательно мотнул головой. Царь икнул от такой
наглости, выпучил наливающиеся глазёнки и завопил,
опасно махнув булавой перед носом воеводы:
- На кол, проказника!
Молодцы крепче сжали локти Фомы, стукнули
коленками по его бокам, и озадаченно громыхнули
царю:
- Ваша светлость! Палача надо бы сыскать... У
него кол...
Царь грозно развернулся к бородатому:
- Воевода Тычкин! В твоём ведении палач и его
причиндалы?
Тычкин побледнел, выпрямился и неожиданно
громко рявкнул, даже царь вздрогнул:
- Счас отыщем, ваша светлость! – потом
наклонился к царю, хитро прищурился и вкрадчиво,
кося левым глазом, проговорил в нос:
- Зачем спешить с колом... Ваша светлость. Вы
третий день в тоске. Оно и понятно: тяжко отцу
узнать, что дочь единственную совращают всякие...
Дык пусть рассмешит Вас, проказник. А ежели не
справится – тогда на кол...
Царь выгнул хилую грудь, откашлялся:
- Верный совет речёшь, воевода. Даём пройдохе
шанс – пущай меня рассмешит, а? – царь вновь окинул
взором своё окружение. Те одобрительно, пряча
глаза, закивали.
Пока шло царское обсуждение, Фома воспрянул
духом! Он прочнее стал на ноги, повертелся,
ослабляя хватку молодцев, и уже увереннее изрёк:
- Дозвольте, царь, уважаемый Горох,
приступить.
- Зачинай! – величественно вытянулся царь.
У Фомы вихрем пронеслись все “приколы”,
которыми баловались с Сидором ещё в школе. “Чеснок,
кнопки, мелки... ёжики... Ёж?...”
- Велите подать ежа! – совсем осмелел Фома.
- Эт с какой стати? – опешил Горох.
- Ну... попробую сесть... голой задницей.
Очень даже забавно...
- Что-о-о! – позеленел царь левой щекой. –
Пугать ежа голой задницей! На кол, хама! Где
палач?... Тычкин!
- Ищем, работаем... – побледнел и испуганно
затараторил воевода.
Фома куснул верхнюю губу и попытался вернуть
инициативу:
- Государь! Могу служить Вашей светлости в
качестве любого предмета, например: стула,
подстилки, будильника... Очень смешно и прикольно!
Царь округлил левый глаз и завертел пальцем в
левом ухе, мотая головой:
- Чё там он про колы мусолит? Не разобрал!
Воевода моргнул оком и нашёлся:
- Э-э... Смешно, проказнику, будет, когда на
при кол посадят!
- Так на кол! – возопил Горох. – Где палач?
У Фомы качнулось перед глазами, но успел
выкрикнуть:
- Тогда дозвольте глупость сморозить!
Горох остепенился, поместил булаву между ног:
- Морозь...
- Решил я как-то сосватать Бритни Спирс. Дело
было...
- Что за баба? – повернулся царь к Тычкину.
- Э-э-э... – забегал глазами воевода, -
завлекательно поёт, разоблачается и зело хороша!
- И ту совращать вздумал, проказник... На
кол!...
Фома стал подрагивать... Его попытки
рассмешить явно натыкались на беспробудную тупость
и полное отсутствие, даже намёка, на юмор у царской
особы. Как ни изворачивался, что только ни
придумывал Фома, царь только свирепел.
По ходу “светской беседы”, нашли палача,
детину под два метра ростом с припухшей небритой
физиономией. Сопровождаемый стражниками, он
степенно, с достоинством вошёл в тронный зал. В
левой руке держал балахон с прорезями, а в правой –
деревянный обрубок на треноге. Неожиданно резко
палач рухнул на колени и с ходу уткнулся лбом в
пол. Прикосновение получилось таким ощутимым, что
эхом отразилось в углах и заставило задрожать даже
невозмутимых стрельцов! Палач же преданно вытянул
шею и забасил:
- Не извольте гневаться, Ваша светлость,
дозвольте начинать?
Царь приподнялся и стал всматриваться в
обрубок...
- Эт чё? Кол, чё ли?
- Он самый, Ваша светлость, - засветился
наивностью палач.
- На ём же сидеть можно! Оно ж тупое, как моя
жизнь! Тычкин! Почему орудие возмездия в таком
негодном для употребления состоянии? Накажу за
раз...гильдяйство, мать вашу... – царь
перекрестился и сплюнул под трон, а воевода опять
затараторил:
- Прикажите заточить, заострить, заполировать!
И тут, бестактно обрывая начальство, вновь
загудел палач:
- Ваша светлость! Я на энтот кол любого усажу
и проткну: силушкой Господь не обидел... – палач
утробно хохотнул, подбородком оголил правую руку и
резко согнул её в локте, демонстрируя бицепс. При
этом продолжал цепко держать “орудие возмездия”.
Мышечный бугор подействовал на царя
убедительно. Он облизнулся и вытянул руку с
булавой:
- Ежели так... Начинай.
Палач сноровистым рывком принял вертикальное
положение. Затем размеренно, любовно, выставил кол
в центре зала, деловито смазал его чем-то жёлтым и
кивнул молодцам. Те проворно подтащили очумевшего
парня. Палач надел на себя балахон и
натренированным движением схватил жертву за талию.
Поднял “проказника” высоко и... как ни пытался
умостить Фому на обрубок-кол, тот соскальзывал
мимо... Вот уже начали помогать молодцы-
кавалеристы, потом подключились стрельцы. И Тычкин,
бегая кругами, пытался направлять... Но Фома упрямо
уходил в сторону. Все так увлеклись, что перепутали
Фому и уже почти умостили на кол самого воеводу!...
Чем бы всё кончилось - неизвестно, но раздался
хохот... Потом перестук ногами, с ритмичным битьём
булавы о пол и хаотичным - головы о спинку трона.
Горох корчился, хватался за живот, уже дрыгал
ногами и собирался переместиться на пол!
Царские подданные оставили Фому, на секунду
оторопели, туго соображая, а потом дружным воем,
переходящим в гусиный гогот, поддержали
самодержца...
Очнулся Фома на сцене: полуголая Алина,
безумно сверкая очами, в исступлении стягивала
остатки одежды... с парня! Застряла на “семейных
плавках”. Она впилась маникюрными ногтями в ягодицу
Фомы и с остервенением тянула вниз неподдающуюся
интимную вещицу. Парень мычал, изгибался ужом в
руках раззадорившейся “дочки”, а вокруг осатанело
ревела толпа! Горох-диджей, переходя со смеха на
плаксивый лепет, делал знаки в сторону кулис.
Оттуда выглядывали встревоженные лица, о чём-то
совещались, готовили носилки и звонили в милицию. А
Сидор с прозрачными, жабьими глазами настырно лез
по головам, пытаясь пробиться к другу...
29.11.09 года.
Загрузка...