На развалинах.

          (исповедь войны)

	Согбенная фигура старого человека вполне вписывалась в пейзаж разрухи:
 куски битого кирпича, обезображенные остовы стен со слепыми проёмами; 
острые стекляшки, остатки шифера, покорёженные трубы... После взрыва – 
как после взрыва: всё живое и неживое - вхлам. И запах в сизом воздухе гнобит – 
запах смерти и безлюдной пустыни.
	Лицо старика как поношенная тряпка: стиранная-перестиранная, в пятнах 
и потёртостях. И только болезненный блеск глаз как островок жизни. Нет, ещё и 
губы, чёрные, тонкие, иногда шевелятся. Горячка уже прошла, сердце попустило и 
наступила отупляющая трезвость.
	Сидел на куске ствола от срезанной осколками груши.  Он и глаза-то не 
прикрывал. Чего их закрывать, если и так подслеповаты, и всё, о чём думается, 
проплывает будто в небесном тумане, там, где ожидается благостная вечность. 
Там – где нет сотворённого человеком ада на Земле.
	Сначала думалось туго. В жилах тикало, сердце щипало, руки немели. Но 
потом утряслось и потекло согревающим ручейком.
	Строиться начали с осени, годков с тридцать назад. Залили фундамент, 
укрыли от непогоды – к весне должен набрать крепости, чтобы потом приступить 
к основной стройке. Радовало всё: погода, тихая, светлоокая осень. Запахи 
прелой листвы, пожухлой травки и горьковатого дыма от костров. А, главное - 
жена его, улыбчивая трудяга.
	Спорая во всём. Да и женились с ней, в своё время, по-современному – 
быстро. А чего тянуть, если души легли одна к одной и слились. И знакомство 
было, будто знамение божье – в глуби земли, в шахтном забое. 
	Тогда он, уже бывалый, хотя и молодой, забойщик попал в завал после 
взрыва метана Её, медсестру спасателей, и увидел первой, когда очнулся. 
Сначала засомневался: не к ангелам ли попал? Но тёплая, спасительная улыбка 
была вполне земной, и все боли и страхи отогнала прочь. Ведь только она, со 
своей напористостью и безрассудной смелостью, смогла попасть на сугубо 
мужскую работу горноспасателя.
	Вспоминая то время, поймал себя, что ещё тогда, вместе с радостными
 минутами поселилось чувство рока, неумолимости чего-то непреодолимого и 
ужасного. То, что тысячи тонн породы, висящие над головой горняка, могут 
когда-то рухнуть, въелось в него едучей занозой и, похоже, так и осталось 
после той аварии.
	Травма оказалась серьёзной – нога не гнулась. С шахты пришлось уйти. 
И её, жену молодую, забрал к себе подальше от хляби земной.
	Детей родили, вырастили, выучили и отправили в свободное плавание. 
Уже и внучата пошли... А своё гнёздышко вили дальше, несмотря на годы. И как
они, те годы неслись?
	Что ни вспоминается – а всё хорошее, важное. Не даром говорят, чем 
дальше уходят годы, тем даже мелочи былые становятся значимее и ярче.
	К примеру. Решили во дворе колодец соорудить, для начала, пробурить 
скважину. Старик невольно глянул в сторону, где должен быть их красавец, 
поскольку сделан был по всем канонам народного искусства. Еле разглядел в 
бесформенной куче – теперь уже мусора -  остаток резной балки, обрамляющей 
навес над колодцем. Тогда спорили, какой стиль резьбы выбрать для столбов. 
Какие краски подобрать,  и где лучше подставку для ведра примостить... 
	Ах, какие были часы! 
	Старик улыбнулся криво и жалко. Глаза заблестели ярче, а губы 
дрогнули, опустившись по уголкам. Она так проникновенно отстаивала вариант 
древнеславянского узора, что он только любовался её разгорячённым лицом и 
отрицательно мотал головой. При этом, счастливо улыбался: до чего же хорошо 
иметь понятливую жену!
	От воспоминаний помокрели глаза и задавило в груди: неужели было 
такое?...
	Или случай с попугаями: приглянулись ей эти забавные, смешливые 
птички...
	Старик повёл глазами по сторонам: нет, даже бесшабашных воробьёв 
не видать. 
	Увлеклась так, что он однажды выразил неудовольствие, мол, своим 
свистом и щебетом и отдохнуть не дают. Однако привык и привязался. Больше 
того - купил как-то ей в подарок большого говорящего цветастого попугая. 
Всё бы ничего - но наловчилась 
сметливая птица подначивать. Он, как любой нормальный мужик, имел привычку 
баловаться втихаря водочкой. Так птица-проказница закладывала мужика 
непонятно где подхваченной фразой:
	- Нак-катил стопар-рик! Нак-катил...
	По-первах разозлился, а потом вместе смеялись. Да так, что разом и 
пивка бутылочку уговорили. 
	Эх, было время!...
	Сколь трудов вложили в огород - и не даром. Собирали такой урожай, 
что вкусненьким округу угощали. Например, клубникой и малиной.
	А как праздники отмечали! Всегда с выдумкой и обязательно с песнями. 
Была она и тут впереди всех. Голос имела сильный, с подголосками. И то 
сказать - как-то в хоре районном запевала первую партию.
	- Не грустите девочки зазря... - прошептал, и загорчило в горле. 
Натужно откашлялся и тут - ухнуло! Потом ещё, и понеслась круговерть-стрельба 
ракетная.
	Старик даже не дёрнулся. Только губы сжались, глаза сузились, да 
чувство неумолимого рока заелозило. Когда разрывы стали приближаться, 
недовольно поднялся и, ссутулившись, хромая, поплёлся вдоль остатков 
забора. Остановился. Глянул на воронку  - огромную, глубокую, как кратер 
вулкана. Попало точно в дом. И она была там...	Ему повезло - будто 
предчувствовала - послала к соседу за спичками.
	Стрельба нарастала. Ухнуло где-то рядом. Потянуло гарью.
	Через время, поднявшийся ветерок разгнал дымку и выглянуло 
встревоженное солнце. Его лучи прошлись по развалинам и задержались 
на теле старика: будто прилёг человек и, приложившись ухом к земле, 
что-то пытался услышать несущееся из её глубин. 
	В конце улицы послышался вой сирены - война продолжалась...

Донбасс. 2014 год. Лето. 

ПлохоСлабоватоСреднеХорошоОтлично! (Пока оценок нет)
Загрузка...

Добавить комментарий (чтобы Вам ответили, укажите свой email)

Ваш адрес email не будет опубликован.

 символов осталось