Фильм был американский, мелодрама, его название Гордей 
даже не запомнил. Они сидели с Аней в седьмом ряду (цифру семь 
Сизов стал уважать недавно) и сопереживали героям  любовной 
истории, естественно, каждый по-своему. Гордей к американскому 
киношному ширпотребу относился прохладно. Его коробило, что 
даже в этой простенькой мелодраме обязательно будет что-нибудь 
кровожадное, с жестоким убийством! Единственное, что 
нравилось, так это красивые актёры, особенно, женщины. Тут, 
как говорится, ни дать ни взять - Голливуд, одним словом! На 
данном отрезке времени становления демократии в стране, когда 
старое отмели, а новое, своё, не создали, приходилось 
довольствоваться этой, иноземной дешёвкой. Да и не фильм был 
главным для Гордея. Захотелось, как в молодости, провести 
вечер в кинотеатре с девушкой; в кафе перед началом сеанса 
угостить её бокалом шампанского с шоколадкой, непринуждённо 
сделать комплименты и насладится светской, пустой беседой. А 
потом сидеть рядом и чувствовать тепло её плеча...
	Аня воспринимала перипетии сюжета искренне, с той 
непосредственностью, которая присуща молоденьким женщинам. 
Фильм ей явно нравился, и она часто наклонялась к Гордею и 
жарко шептала, делясь  впечатлениями. Мужчина вдыхал запах её 
волос и ощущал себя совсем молодым.
	После кино они ещё посидели в кафе, попавшемся по дороге, 
обсудили увиденное, выпили по стаканчику ананасового напитка. 
Об Аниной статье не говорили. На этом сразу настоял Гордей, 
чтобы хоть этот вечер не был связан с работой (правда, 
литературный труд Ани всё же успел похвалить). Потом не спеша, 
под ручку, прогуливались по пути к дому девушки. Гордей в 
течение проведенного с Аней времени чувствовал себя расковано, 
чего давно не случалось. Ловил себя на мысли, что не так всё 
плохо в его жизни и до её конца ещё далеко...

	С  этими оптимистичными  мыслями и чувствами Гордей 
прибыл рейсовым автобусом в село Квашеное к Лёхе Шалому, 
безуспешно борющемуся с превратностями своей непростой судьбы. 
Прибыл не в самый лучший момент: активный новатор-самогонщик 
тяжело хворал. 
      Осунувшийся, небритый, с морщинистым старческим лицом, с 
застывшим взглядом, устремлённым в потолок, он лежал в своей 
летней кухне на дырявом матрасе, укрывающем просевшую сетку 
ржавой железной кровати. Над больным витали запахи с 
бесспорным преобладанием бражных, настоянных на горьких 
примесях степных трав; роились мухи разных видов и подвидов, 
под кроватью отчётливо различалось мышиное попискивание с 
характерной вознёй. Возле кровати, прямо на полу, стояли 
чугунки, ковшики, кружки с жидкостями цвета крепкой заварки 
индийского чая. Сама комната напоминала склад стеклотары. 
Везде: на подоконнике, на столе, полках и во всех четырёх 
углах – стояли бутылки, банки и другие стеклянные ёмкости 
разных форм и размеров. И только стены, увешанные пучками 
сушёной травы, напоминали об ином назначении этого строения. 
Ухаживала за страдальцем соседка Пестимея, в данный момент 
вышедшая по надобности.
	Такой поворот в жизни Лёхи случился недавно, очевидно из-
за того, что решил он поменять профиль своей деятельности и 
заняться... целительством, точнее, лекарствами! Причин тому 
было несколько. Главная – собственное болячки. Дискомфортные 
ощущения в неестественно раздувшемся животе; перебои 
сердечного ритма и случающиеся в самое неподходящее время 
головокружения подтолкнули к мысли, что пора бы остепениться 
(годы-то не те) и проявить внимание к своему здоровью. 
	Для начала, как и положено сознательному труженику, 
отправился в больницу. Ввиду повышенной занятости, Лёха давно 
не посещал  лечебные учреждения и подзабыл здешние порядки. Он 
самостоятельно сориентировался насчёт врача и, минуя 
регистратуру, примкнул к очереди в кабинет хирурга (болят-то 
внутренности). С первого захода к врачу не попал, вследствие 
окончания рабочего дня в больнице. Не получилось и со второго 
и только на третий день попал, вернее, влопался...
	Молодой врач с рыбьими стеклянными глазами,  под два 
метра ростом и габаритами начинающего боксёра-тяжеловеса молча 
указал Лёхе на стул, подпёр массивный подбородок мощными 
волосатыми руками-граблями и вопросительно, бесстрастно 
уставился на пациента. От этого взгляда Шалый оробел, как не 
тушевался даже в следственной камере, когда давал показания за 
свою “сивушную” деятельность. Он облизнул губы, подумав, что 
зря не принял сто грамм для храбрости, и тоже уставился на 
врача. 
	- Карточку... – неожиданно тонким голосом выдал врач-
боксёр, сообразив, что больной волнуется.
	- Э-э... – протянул Лёха, думая - как же всё поменялось! 
В больницу без фотографии не сходишь. Однако, собрался с 
духом, придал лицу дураковатое выражение и с хрипотцей выдавил 
изнутри себя: - Я, извиняюсь, давно не был в ваших 
апартаментах и немного отстал в прогрессе. Завтра же 
представлю карточки в трёх экземплярах, короче, сколько 
потребуется, а сейчас обстукайте меня, а то в животе режет, на 
похмелку сердце заходится и в голове, как после карусели: то 
всё кружится, то память пропадает! 
	Сохраняя полное спокойствие и глубочайшую невозмутимость, 
хирург пропел тенором:
	- Медицинскую карточку. Ели у Вас её нет, сходите в 
регистратуру, там оформят, - и мотнул головой в сторону двери.
	До Лёхи всё доходило туго (больной всё-таки), поэтому он 
пошёл... далее, протоптанной дорожкой. Откинувшись слегка 
назад, изобразив понятливую мину на помятом лице, он 
торжественно вытащил из внутреннего кармана пиджака 
“плоскодонку” – трёхсот тридцатиграммовую бутылку из-под 
американского “Бренди”. Воровато оглянулся и ткнул заморскую 
посудину в руки начинающего краснеть врача. При этом 
заговорщицки подмигнул и склонившись сказал полушёпотом:
	- Не сумлевайтесь, тут не американская клопиная вонючка, 
а нашенская, лично моего приготовления. Берёт быстро, 
качественно и надолго. Пахнет полынью и куколем - это для 
крепости, очень-но пользительная для здоровья, особенно... 
ежели с бабами... того...
	Пока Лёха представлял свой фирменный продукт, врач 
заметно менялся в лице: из красного оно стало бордовым с 
тенденцией к ярко-багряному.  А Шалый продолжал уже увереннее 
(попал на своего конька):
	- В случае совместимости моего... лекарства с Вашим 
организмом, можно наладить поставки по умеренным ценам или по 
договорённости...
	Закончить фразу Лёха не успел – уже с белым лицом 
громила-хирург выбежал из-за стола, подхватил Шалого за 
шиворот, как нашкодившего кота, поднял на вытянутой руке и 
вынес за дверь. Резко опустил и сорвавшимся тенором проорал:
	- Вон отсюда! Без справки психиатра – ко мне ни ногой, ни 
животом! 
	Оторопелая очередь терпеливых, привыкших ко всему 
пенсионеров с удовольствием наблюдала этот спектакль, который  
внёс, хоть на время,  разнообразие в их нудное стояние под 
дверями. Лёха понял, что слегка обмишурился, поэтому 
сопротивляться не стал, поправил одежду и поковылял к выходу. 
Уже перед дверью услышал за спиной грохот тяжёлых шагов. 
Обернуться не успел, как получил в руки свою “плоскодонку” и 
акцентированный пинок в спину. 
	По дороге домой Лёха, пораскинув оставшимися от 
непрерывного воздействия сивухи извилинами, пришёл к выводу, 
что лечиться надо самостоятельно. 
      Второе, что толкнуло к смене сферы деятельности – это 
усталость от постоянного состояния войны с участковыми, 
которые менялись слишком часто, начиная и заканчивая свой 
трудовой путь в этих краях одинаково печально. 
      За изготовление лекарств взялся с присущим ему размахом: 
собрал по приличному пучку всех трав, что росли в округе, и 
стал проводить опыты... на себе. В качестве жидкой основы 
использовал самогон, остатки которого имелись в достаточном 
количестве. Довольно быстро натолкнулся на траву, которая 
заметно улучшила состояние Лёхи: рези в животе поутихли, 
биение сердца прослушивалось с трудом, а голова стала такой 
ясной, что Шалый увидел себя во сне молодым как наяву!
      С радости, он принялся изготавливать настой травы в 
товарных объёмах (сказывалась деловая жилка). Чтобы не терять 
темпа оздоровления организма, пил настой даже чаще чем самогон 
в своё время. Однако перестарался похоже. Уже через два дня 
такой терапии живот стал увеличиваться, пронесло жидким 
стулом, а сердце то молотилось как после долгого запоя, то 
замирало так, что Лёха боялся не то что ходить – лежать... 
один. В голове стало пусто, а перед глазами пошли тёмные 
точки. Тут он и обратился за помощью к соседке Пестимеи, чтобы 
та не дала умереть вообще и с голоду в частности. А ежели -  
не дай Бог конечно – случиться упокоится, то хоть было кому 
людей известить да достойно предать земле.
      Вот в таком предсмертном состоянии и с такими невесёлыми 
думами, заполнившими голову, и застал Гордей Лёху Шалого.
      На вошедшего человека больной почти не отреагировал, 
разве что вздохнул лишний раз, словно давая понять, что ещё 
жив, да губы после выдоха сжал плотнее. Сизов поздоровался и, 
не получив ответа, внимательно осмотрел помещение. Взгляд 
остановил на страдающем. Живот, неестественно торчащий над 
худущим телом, одетым в затасканную одежду, желтеющее 
бороздчатое лицо сказали ему многое. “Бедняга пострадал за 
идею, - мысленно посочувствовал он. – Самогон – дело 
нешуточное! Тут без меры пропадёшь ни за грош: не помогут и 
целебные свойства”.
      Гордей, подражая Лёхе, глубоко вздохнул: для него было 
абсолютно понятно, что карьера Шалого в самогонном бизнесе 
закончилась и нечего полезного для следствия тут не узнаешь! 
Сизов сохранял надежду, что бандиты проявят, возможно, интерес 
к технологии изготовления чудодейственного самогона. Но теперь 
видел, что рассказы Хитрого явно преувеличены. Может Шалый 
чего-то и добился в сивушном деле, но не настолько, чтобы 
привлечь московских братков. 
      На крыльце Сизов столкнулся с Пестимеей, несущей больному 
покушать. Он коротко представился, задал несколько дежурных 
вопросов, подтвердивших его выводы; уточнил, где живёт 
Кулябкин. При упоминании этой фамилии, хмурая до сих пор 
женщина оживилась и подробно растолковала всё, что знала про 
изобретателя на данный момент. Оказывается, Матвей наряду с 
нефтью занялся такими вещами, что уж точно станет богатым. А 
всё потому, что подвернулся ему в добрый час хороший человек, 
знающий толк в производстве и торговле. 
      - Они там такое развернули! – восторгалась Пестимея и 
собиралась дальше просвещать городского следователя, но стон 
Лёхи остановил её. Извинившись, женщина заторопилась в дом-
кухню.
      
					*   *   *
      Гул мотора, механический скрежет и сизый дымок над 
диковинными зарослями, через которые смутно проглядывался 
дощатый забор, точно подсказали Гордею, где обосновался 
народный умелец.
	Идя по утоптанной дорожке, Сизов разглядывал окаймляющую 
её зелёную стену и  удивлялся, что состоит она из подсолнухов 
неимоверных размеров, фантастических лопухов и других 
неизвестных ему, горожанину, гигантских растений. “Как в 
тропическом лесу!” – подумалось Гордею. 
	Дверь была не заперта, стучать в неё было бесполезно из-
за шума, поэтому вошёл самостоятельно. Под широким навесом 
разместился настоящий заводской цех: моторы, ременные 
передачи, хитрые механические конструкции, металлические 
ёмкости и тому подобное. В нос ударила резкая смесь запахов, в 
которой присутствовало и что-то от бензина, и от масла, и от 
навоза, и болотной тины... Гордей остановился и, не 
удержавшись, громко чихнул. Пока приходил в себя, из-за 
стучащего пресса навстречу вышёл мужчина в неопределённого 
цвета фартуке и с озабоченным лицом. Он открыл рот и так и 
застыл на месте. В свою очередь Гордей перестал чихать и тоже 
замялся – перед ним стоял Сироткин Нил Захарович!
	- Нил! По-моему с этим можно заканчивать... - показался 
сам хозяин и тоже замешкался.
	Матвей смотрел на вошедшего человека и силился вспомнить, 
где  его мог видеть! Что-то с ходу неуловимое, но отдалённо 
знакомое, проглядывалось в облике и сосредоточенном взгляде 
незнакомца. Немая сцена продолжалась секунды. Гордей виновато 
улыбнулся, протянул руку, поздоровался и, извинившись за 
вторжение, представился, продемонстрировав милицейское 
удостоверение. 
	Матвей начинал привыкать, что к нему заглядывают люди с 
различными просьбами и предложениями, а также представители 
многочисленных государственных служб: санитарных, пожарных, 
даже налоговой инспекции. Вот только из милиции давно не 
бывали. Участковые застревали на Лёхе Шалом и до этого конца 
деревни не добирались. Может потому, что часто менялись?... 
Поэтому появление сыщика в селе, а тем более у него на рабочем 
месте, не удивило. 
	Хозяин расшаркался и пригласил Гордея к столу выпить 
чайку. Нил продолжал молчать и выглядел растерянным, не зная, 
как себя вести. Конечно же он вспомнил этого человека, 
которого видел тогда, в избушке на острове, в окружении двоих 
стариков. То что это был милиционер совершенно не обрадовало, 
хотя и подтвердило его интуицию, сработавшую  в “тот момент”. 
Нил, проживая у Матвея, читал прессу регулярно, в особенности 
местную, поэтому знал о гибели Задии и Рохли. Из чего давно 
сделал вывод, что правильно поступил “уйдя на дно”, - дела 
разворачивались нешуточные. Его связи с убитыми могли 
сослужить плохую, мягко говоря, службу. Он понимал, что его 
будут искать, но что так быстро вычислят!... Нил был сбит с 
толку.
	Пока готовил чаепитие  – расставлял по столу чашки, 
заваривал чай, используя самовар собственной конструкции – 
Матвей продолжал говорить так, будто цель визита следователя 
его не интересовала. Изобретатель был поглощён только 
собственными мыслями и планами. На Нила поглядывал с 
благоговением, как когда-то смотрели на портреты вождей 
коммунизма. Ещё бы! Выяснилось, что благодаря практической 
смекалке и деловой хватке Нила,  в работе Матвея наметилась 
реальная перспектива довести изобретения до логического конца 
- производства. Более того, перспективы были такими, что дух 
(у изобретателя, естественно) захватывало. К нефти добавились 
другие, не менее важные вещи: брикетные удобрения, 
сверхпрочные пластмассы, штампованные детали для машин разных 
марок и так далее. Нил уже просчитывал расходы на 
строительство соответствующего производства на базе 
механических мастерских в Бургороде, с расширением до крупного 
завода! В планах мелькал и нефтеперегонный заводик...
	- Мы только что опробовали получение образцов 
сверхэффективного удобрения из грязи и половы при давлении... 
и высокой температуре, которое заменит ядовитые аммиачные и 
произведёт в этой области подлинную революцию! – пылал очами 
Матвей. – На очереди гранулы для овощей, именно для них. Я 
нашёл травку, которая растёт на пустырях и как добавка - 
просто некий овощной ускоритель!
	Сироткин сосредоточенно пил чай, качал головой в знак 
согласия, пожимал плечами, вскидывал брови, когда его хвалили 
и изредка поглядывал на Гордея. Свой своеобразный отчёт о 
проделанной работе Матвей закончил неожиданно. Он пристально 
посмотрел на Сизвова и сказал с грустью:
	- А моего братишку тоже звали Гордей... Расстались мы, 
когда я был совсем сопливым...
	Эти слова как током пронзили голову Гордея. Он 
внимательнее всмотрелся в глаза Матвея и только сейчас 
подумал, что его пропавший меньший брат выделялся, несмотря на 
маленький возраст,  умением и желанием придумывать... 
изобретать! Поволока затуманила глаза капитану милиции.  Он 
уже не сомневался ни на йоту, что это его брат Матвей, с 
которым сбежали из детского дома почти полвека назад и 
путешествовали по стране. Родная милиция их и разлучила на 
одной из железнодорожных станций. Последние вещие сны и 
наступившее потом прозрение-вдохновение усилили его 
уверенность. И хотя надо было бы уточнить детали, просто 
поговорить, но...  Гордей положил свою ладонь на руку Матвея 
и, не стесняясь капельки слезы, предательски скатившейся по 
правой щеке,  прошептал:
	- Здравствуй, брат...
      Матвей импульсивно сжал руку Гордея, мотнул головой, 
словно отгоняя наваждение, резко встал и пошёл к своим 
механизмам. Он был не сентиментальным, а скорее грубым в 
чувствах к людям (благоговел только перед железом), поэтому не 
хотел, чтобы его видели с мокротой на глазах
      . 
	Разговор продолжили в доме. Заботливая Марфа проворно 
накрыла стол, где к сельским домашним блюдам и разносолам 
добавилось домашнее вино. Больше говорили, чем ели, несмотря 
на постоянные напоминания раскрасневшейся хозяйки. Сироткин 
тоже проникся торжественностью момента, повеселел и с 
удовольствием опрокидывал рюмки. Такое развитие событий его 
устраивало и обнадёживало. 
	Было ясно, что братьям надо много времени, чтобы 
поделиться прожитым и выслушать друг друга. Сизов подспудно 
чувствовал, что время уходит, он ещё не приступал к своему 
непосредственному делу, но остановиться не мог. Только к 
вечеру, когда хозяева вышли присмотреть скотину и заняться 
вечерними крестьянскими хлопотами, Гордей остался один с 
Нилом.
	- Давай-ка, Нил Захарович, пройдём... в зал и 
обстоятельно поговорим, - сказал Сизов, доставая свой 
походный, слегка дырявый, подкрашенный боевой блокнот. – Мне 
нужно задать тебе не одну пару вопросов.
	Нил совершенно не возражал против беседы, а напротив уже 
давно был в нетерпении. Хотя не без пользы отсиживался в этом 
сельском закутке, но в город тянуло не только “планов 
громадьё”, но и переживания по своим старикам.
	Гордей не помнил: бывал ли он в таких крестьянских залах-
горницах, где пахло стариной, патриархальщиной, насыщенной 
традициями глубоко народного быта. Вышитые занавески на окнах, 
многочисленные фотографии в рамках, обрамлённых белыми 
полотенцами, с расшитыми на концах узорами, пышно убранная 
кровать, будто сошедшая с музейных картинок;  круглый стол с 
загнутыми ножками и причудливой скатертью, традиционная икона 
в углу  – всё это предстало перед опешившим Гордеем в своём 
особом великолепии. Он даже остановился и замер на пороге, на 
что Нил заметил:
	-  Марфа любит чистоту и порядок. Но Вы проходите, не 
беспокойтесь...
	Всё же Гордей с заметной робостью вошёл в комнату. Нил 
выдвинул стулья, и они уселись за стол. Сизов ещё раз 
осмотрелся, достал ручку и внимательно глянул на Нила: 
	- Начнём по порядку, с Задии, вернее, с нефтяного бума...
	Понимающе кивнув головой, Сироткин начал рассказывать:
	- Звонит мне Ким Вананович в начале  лета и предлагает...
	Ход событий, причин и следствий в основном подтверждал 
то, что предполагал Гордей на основе добытых фактов и улик. 
Это его порадовало. Однако, было немало уточняющих, 
дополняющих и новых деталей, которые заставляли по иному 
взглянуть на это необычное уголовное дело. 
	Оказалось, что и мэр Брехтич кое-что знал о нефтеносной 
земле и недвусмысленно собирался поучаствовать в деле. Правда, 
он держался в стороне, очевидно страхуясь на непредвиденные 
обстоятельства. И, похоже, не прогадал. 
	Сироткин подтвердил, что всё началось с Киры Буффорд. С 
ней Ким Ваганович познакомился случайно в ресторане во время 
делового ужина. Жгучая, модно одетая брюнетка не могла не 
привлечь внимание любого мужчины, а не то что горячего горца! 
В танце она и обмолвилась, что представляет компанию “Шелл”. 
Позднее, когда завертелись любовные страсти, представила 
убедительные документы, подтверждающие её полномочия и цель 
командировки в наши края (так утверждал сам Задия).
	- Да, - рассказывал партнёр Кима Вагановича, -  Кира и 
подсказала фирму со странным названием “ДобСов”, которая к 
тому времени уже выкупила землю, то есть болото. Англичанка 
убедила шефа, что надо срочно его перекупить, пока информация 
о нефти и о “Шелл” не дошла до ребят из этой фирмы (они-то 
приобрели болото по другому поводу!). Через Киру  мы связались 
с неким Ивановым Сидором Петровичем, руководителем “ДобСов”, 
человеком солидного, интеллигентного вида. Лицо обыкновенное, 
особых примет не заметил, разве что большие затемнённые 
очки...
      - Извини, перебью! – остановил Нила Гордей. –  Про 
интеллигента подробнее, пожалуйста.
      - Да, собственно, и всё... – задумался тот: -  Мы 
общались коротко: до этого все  обговорили по телефону... Где 
работает, чем ещё занимается не знаю, не интересовался... Да и 
что бы он мне рассказал – фирма-то одноразовая, как тот 
памперс! Так вот, сумму они выставили приличную, но подъёмную. 
У меня денег было в тот момент мало, поэтому Задия решил всё 
взять на себя (пожадничал, шеф, хотел побольше себе прибрать), 
а мне поручил техническую сторону вопроса. Сделку провернули 
быстро! Тут только у меня и возникли подозрения, чему немало 
поспособствовало резкое исчезновение Киры. Я кинулся в её офис 
и выяснил, что никакого представительства “Шелл” в Бургороде в 
последние годы не было и не намечалось! С досады я даже 
собрался оформить это помещение для своих нужд...
	В этом месте Сироткин грустно покачал головой и 
продолжил:
	- До меня дошло - какая нефть может быть в болоте? Это же 
явная афёра!... Когда приехал на дачу и сообщил Задии, он меня 
чуть не застрелил. Пришлось бежать через окно...
	- Но договор на болото ты прихватил?
	- На всякий случай... Деловая жилка сказалась... – 
виновато опустил глаза собеседник..
	- А деньги? Под столом осталась пачка зелёных...
	- В спешке выпали... Но это копейки и совсем по другому 
поводу... за развалины, проданные недавно – мы ведь 
недвижимостью подрабатывали... Разделить не успели, потому как 
пришлось срочно делать ноги, - пояснил Нил.
      - Что-нибудь можешь пояснить насчёт успокоительного в 
нестандартной расфасовке, что было на столе у Задии?
      Нил глубоко вздохнул:
      - Это я доставал Киму Вагановичу хорошее снотворное прямо 
с завода... в пакетиках. Извините, но криминального тут ничего 
нет, поэтому распространятся не буду.
      Гордей пожал плечами и наводящих вопросов задавать не 
стал. Далее Сироткин рассказал, как чуть не погиб, чудом выжил 
и сбежал из морга. 
	- А покушалась на тебя женщина! –  с иронией вставил 
Гордей, чем удивил Нила.
	- Как Вы узнали, если не секрет?
	- По следам сапог возле автомобиля. Ты лучше скажи: за 
что она тебя так?
	- Если б знал точно... Только предполагаю. Девочки 
случайные, взял по дороге. Они меня и... Я подумал, что это 
всё та же нефть: аферисты решили убрать свидетеля. Задия сошёл 
с ума и опасности для них не представлял, а вот я...
	- Ты в этом уверен?
	Нил пожал плечами и задумался, давая понять, что особой 
уверенности
к своей версии не испытывает. Гордей же продолжил:
	- Мнимый Иванов, с характерными кстати, чисто русскими 
инициалами, выманил у Задии немалые деньги, но не настолько 
большие, чтобы идти на мокрое дело против свидетелей. Лучше 
скажи, как у тебя отношения с женщинами, есть обиженные?
	- Как смотреть...может и были... – протянул Нил, что-то 
вспоминая.
	- Напрягись! И не скрывай от меня, а то ведь эта 
обиженная может и дальше воспитывать мужиков хорошим манерам 
таким жестоким способом...
	- Вы думаете – это женская месть?
	- Извини, дорогой ты мой, брат во Христе, но я кое-что 
разузнал о твоём образе жизни и установил, что в последнее 
время у тебя наметилась тяга к частой смене представительниц 
милого пола! Или я не прав?... И потом, нанимать женщин-
киллеров... До нашей страны эта мода с Запада ещё не 
докатилась, насколько я знаю.
	Нил засмеялся, невинно пожал плечами, мол, понятное дело 
– я же молодой мужик, как-никак! Потом посерьёзнел, подумал и 
сказал:
	- Такой вариант... возможен... Была у меня одна 
блондинка... Нинель. Всем хороша: красива, умна – в 
университете училась, готовит  хорошо.... Но – замаралась на 
трассе проституткой. Для солидного человека жена с таким 
прошлым...  Да и на других, если говорить откровенно, 
потянуло. Пришлось с Нинель расстаться, хотя... любила она 
меня.
	- Блондинка? – оживился Гордей, даже приподнялся. – 
Великолепно! Припомни-ка ту девицу-блондинку, которую ты 
подцепил в тот роковой для себя день...
	Нил напряг память и театрально стукнул себя по лбу – 
конечно, та Нина, напомаженная, с париком под блондинку, 
путана, которую взял для Рохли, могла оказаться хорошо 
загримированной Нинель! Вспоминая её неестественно противный 
голос, он явственно почувствовал, как Нина вызывала в нём 
ощущение искусственности до отвращения. Да, это наверняка был 
спектакль с целью отомстить ему за обман, за то, что 
попользовал и подло бросил!
	- Ты на охоту ехал с ружьём? В багажнике мы его не 
обнаружили.
	- Нет, ружьё я только собирался купить. Хотелось заиметь 
покруче, немецкое... А пока брал у Михеича.
	- Понятно... А теперь опиши мне подробнее гражданку 
Нинель! – выслушав Нила с глубоким удовлетворением, склонился 
над блокнотом Гордей. - И фамилию, если не забыл...
	- Фамилией, к сожалению, не поинтересовался... 
	Когда Сироткин закончил, Сизов полистал блокнот и 
спросил:
	- Надеюсь, Киру Буффорд ты тоже не забыл?
	- А вот Киру... я не видел ни разу... Вы думаете, это 
тоже была Нинель?
	Гордей хитро усмехнулся, достал из кармана пакетик с 
леденцами, не спеша его раскрыл и торжественно, ритуально 
положил душистый камешек в рот.
	- Очень даже возможно. Многое в описаниях этих блондинок-
брюнеток совпадает.  И мотив тот же – месть! Только кому: тебе 
или Задии?... 
	- Это не могла быть Нинель, - виновато опустил глаза Нил, 
- потому что Ким Ваганович с ней... так скажем, был до того в 
интимных отношениях, во всяком случае должен был быть. Поэтому 
он бы её узнал с любым гримом и париком.
	- Ценное замечание... – задумался Гордей. – А что значит 
“должен был быть”? 
	- Как говорится: я свечку не держал!
      - А у тебя нет предположений, кто скрывался под именем 
Киры?
	Этот вопрос остался открытым. Плодотворный разговор 
прервал Матвей. Он заглянул в горницу, обрадовался, что мужики 
не скучали (хотя о сути разговора не догадывался) и пригласил 
на кухню. Однако,  уже темнело и Гордей заторопился.
	- Братишка! – сожалел Матвей. – Куда ты в такую темень? 
Да и чем доедешь? Переночуй уж лучше.
	Гордей обнял брата, похлопал по спине:
	- Доеду на чём-нибудь... На попутках: машины всю ночь по 
трассе ездят. А оставаться не могу: мать ждёт, да и на работе 
забеспокоятся, если с утра не явлюсь вовремя. Был бы 
телефон...
	- Не добралась в наше село современная цивилизация, - 
посокрушался Матвей.
	- И мой в отключке – аккумулятор подсел... – 
продемонстрировал свой мобильник Нил.
	Провожать вышли все. За воротами Гордей повернулся к 
Сироткину:
	- Можешь смело возвращаться домой... старики обрадуются - 
они ведь верят, что ты жив... И планы у Вас, с Матвеем, как 
говорится наполеоновские... 
	За селом небо стало ярче от звёздных россыпей и дорога 
просматривалась хорошо. Настроение у Гордея, несмотря на 
расставание с вновь обретённым братом, было приподнятое. Он 
умиленно поглядывал на звёзды, яркий диск луны, освещающий 
поля, деревья, дома... Дорога стала подниматься вверх, отчего 
у Гордея создавалось ощущение, будто он движется в небо! Даже 
дух перехватило!...
	Ловить попутную машину пришлось долго: всё же ночью 
движение по трассе было слабым. Но Гордей и его провожатые за 
непрекращающимся разговором не замечали времени.

					*   *   *
	Как ни странно, но посещение села с обнадёживающим 
названием “Панасовка” результатов не дало, и теперь Гордей 
спешил в другое украинское село “Кожуховку”  Эти деревеньки 
чем-то отличались от остальных, исконно российских, хотя 
типичные южные мазанки с соломенными крышами давно канули в 
лету, а вместо них появились кирпичные дома под железными 
крышами. Однако, нет-нет да проскакивает характерный рисунок 
на воротах или резные ставни с особыми завитушками, а с 
огорода послышится песня про казака и дивчину, которую “маты 
нэ пускае” до возлюбленного. 
	Езда общественным транспортом занимала много времени, но 
дело Задии отодвинулось на второй план, и машину  Гордею не 
выделяли. Поэтому, прибыв в “Кожуховку”, Сизов не мудрствуя 
лукаво зашёл в первую, с края села, хату. На стук, как 
водится, откликнулась собака, а затем вышла согнувшаяся, 
сморщенная, но с приветливым лицом, старуха. Гордей везде 
представлялся армейским другом Панаса, которого разыскивает 
случайно оказавшись в этих краях. Фамилию товарища не помнил, 
вследствие полученной в афганской мясорубке контузии. 
Единственное воспоминание о Панасе – платочек. После таких 
объяснений люди с уважением выслушивали бывшего афганца и 
пытались помочь, кто чем мог.
	Вот и сейчас бабушка, выслушав Гордея, взглянула на 
платочек, любовно его разгладила и сказала с особенной 
грустью, старательно выговаривая русские слова, мешая с 
украинскими: 
	- Так вышивала тилькы Явдоха. Мы з нэю подруги с 
детства... И жених у нас був один... Да Вы присаживайтесь, - 
оживилась она, указывая на почерневшую от времени лавку, что 
примостилась возле  дома, - я зараз всё расскажу. Вам и ходить 
больше никуда не придётся.
	Гордей не ожидал такой удачи и даже разволновался. Он 
достал блокнот, спросил, как зовут старушку и приготовился 
писать. Вопросов пока не задавал, давая возможность 
выговориться Глафире Парамоновне, которую всколыхнули  
воспоминания прошлого. 
	- Демид, отец Панаса и Тараса – это меньший сынок - 
видный був мужик и работящий без меры. В молодости и мы с ним 
женихались, но выбрал он Явдоху... подружку мою.
	Всё же Гордей не дал женщине глубоко окунуться в былое и, 
умело используя паузы, вывел повествование в нужное 
направление. Естественно, его больше интересовало настоящее. 
Так узнал, что Панас отслужил в армии и уехал жить на север. А 
вот Тарас пошёл по следам предков и занялся землёй, да только 
не повезло парню. 
	- Расскажите подробнее о судьбе Тараса, - внутренне 
напрягшись, мягко попросил Гордей.
      И Глафира Парамоновна коротко поведала о драме фермера 
Тараса Демидовича Плугова
      - Сопротивлялся вин довго, - вспоминала Глафира 
Парамоновна. – Помню, був случай такый...  Приехали эти... 
рэкиты требовать с Тараса деньги, вроде как плату, что земли 
колхозной прибрал. А землёй той ещё в советские времена 
перестали пользоваться, так как там одни камни! Дело було под 
осень, когда полевые работы уже заканчивались. Тарас готовился 
вывозить навоз на поля. Перед домом стоял трактор с тележкой, 
полной этого скотиньего добра. Здоровенная чёрная машина, 
схожая на нашу “Ниву”, только более размерами, с бандитами 
подкатила к самым воротам и стала сигналить – такие, урки 
наглые, что и выходить не пожелали. От безнаказанности и 
гордыни бисовой не заметили, что Тарас-то в кабине трактора 
сидел! Обидно стало мужику, что всякая шваль норовит задарма 
хлеб кушать и трудового человека ни во что не ставит. Нажал он 
на рычажок и высыпал всю тележку добротного коровьего г... 
дерьма на эту машину!  Что было! -  развеселилась старушка. – 
Крышу машины так примяло, что ни один из них не смог вылезть 
наружу. Покричали, поругались – так и уехали... Потом ферму 
палили... Тарас ружьишко приобрёл, иногда отстреливался, да 
разве ж с ними совладаешь, якшо и милиция бандитов боялась. А 
тут, случайно или нет, сборщики податей насели, как мухи на 
мэд... Кончилось тем, что продал Тарас, что можно было, 
отправил детей на заработки в Европу, а сам подался в Бургород 
правды-доли шукать... – закончила старушка и добавила: -  А 
Демид с Явдохой померли раньше... разом. Так что идти Вам, 
хлопче, больше не к кому, а я рассказала больше, чем кто любой 
их нашого хутора.
      Гордей, ободрённый удачей,  не стал задерживаться, 
отказался от чая, предложенного гостеприимной хозяйкой и 
заторопился в Бургород. Село провожало его своими, присущими 
только ему, звуками: мычанием коров, кудахтаньем кур, блеянием 
симпатичной козочки, привязанной на лугу и украинской песней, 
доносившейся с поля...

Часть 2. Глава 10. Непредвиденный поворот.
Возврат к оглавлению