Пужаный выслушал последние новости по делу Задии и сказал 
Гордею с заметным внутренним напряжением:
	- Значит ты считаешь, что исполнителя и организатора 
убийства Задии и двоих москвичей мы не установили? Предлагаешь 
искать грузчика Тофика и интеллигента в очках?... Зыбкие 
какие-то основания и подозрения, основаны не на железных 
фактах, а на предположениях. 
	- Почему же... – начал защищать свою позицию Сизов, но 
начальник не дал ему договорить.
	- Постой, не сбивай меня с толку! Я считаю, вполне можно 
допустить, что тем четвёртым, который порешил троицу, мог бы 
быть егерь Михеич... Вот смотри: ружьё его, работал у Рохли, 
следовательно, мог подслушивать и быть в курсе дел и планов 
хозяина. Что егерь делал в день убийства? Как ты сам 
установил, Михеич тогда отлучался с заимки. И вообще, где 
автомобиль Рохли, на котором он в тот день уехал из дома? 
Только егерь, как ближайший помощник мог знать, куда 
направляется шеф и отследить его, поставить дробовую точку и 
завладеть денежками!
	Гордей хмурился, поёживался, как от холода, и всё 
порывался ответить, но терпеливо ждал, когда Пужаный закончит. 
Наконец наступила пауза и Гордей сказал:
	- Я сам о Михеиче думал, ориентировочно то же, что и Вы, 
но есть одно но... следы в лесу не принадлежат егерю.
	- В смысле, сапоги не те, - усмехнулся Мирон Миронович. – 
Так их можно было выкинуть и нет проблем!
	- Те следы, как установил всеми нами уважаемый эксперт 
Загогуля Лука Афанасьевич, принадлежат стокилограммовому 
мужику под метр девяносто ростом. Егерь же щупленький и едва 
дотянет до семидесяти килограмм.
	- Это можно сымитировать, - отпарировал начальник и 
решительно добавил: - Бери санкции у прокурора и арестовывай 
этого зверовода. Хорошенько распотроши,  и он расколется как 
миленький! Моя интуиция никогда не подводит, а ты уж слишком 
сложно размышляешь, в действительности всё проще...
	- Мирон Миронович, - пробовал увещевать раззадорившегося 
начальника Гордей, - тупиковый это путь, зазря невинного 
человека будем мытарить! – Однако, Пужаный остался неумолим...

					*   *   *
	Привычный шум леса успокаивал  душу Михеича. Он, пыхтя  
неизменной трубкой, обходил свои охотничьи владения. Да, егерь 
уже видел их своими, личными. Услышав по местному радио 
(японский УКВ-приёмник) официальное сообщение о гибели  Рохли, 
он приободрился не сильно печалясь и отправился в Топинск на 
похороны. Принял в них самое активное участие: принёс 
большущий венок из натуральных цветов, мужественно, до самого 
выноса, отстоял возле гроба, помог его нести и даже попытался 
закапывать яму, чем вызвал неудовольствие штатных копателей-
загребателей.
	Через день явился к жене Рохли, предложив помощь в 
улаживании наследственных дел, связанных с бизнесом супруга.  
Под этот шумок и начал переоформлять звероферму на себя, 
заручившись, естественно, согласием Матрёны Федосеевны. Убитая 
свалившимся горем, женщина в тонкости не вникала и со всем 
соглашалась.
	Благоприятный ход событий нарушали воспоминания того дня, 
о котором следовало бы забыть, как о бредовом сне...

	К узкоглазому дельцу китайского происхождения, который 
рекламировал в Бургороде продажу любых пород зверей, съездить 
готовились давно: собирались добавить на звероферму сибирского 
оленя марала. Поэтому Михеич не удивился, когда Рохля заехал 
за ним. Насторожило, что хозяин положил под заднее сиденье 
”Жигулей” винтовку. 
	- Назад будем ехать по тёмному... мало ли что... – 
пояснил тот.
	Старенький автомобиль бодро катил по дороге. Вокруг 
мелькали знакомые пейзажи топинского леса, в открытое окно 
влетали привычные шумы и запахи. Притормозивший на обочине 
джип, из которого вышел водитель, а на его место уселся 
человек с уверенными, решительными движениями, привлёк 
внимание не только Рохли, но и егеря. Чем-то он показался 
знакомым... Тем временем, оставшийся на дороге водитель  
принялся энергично “голосовать”, а джип поехал дальше. Глазки 
у хозяина забегали, руки нервно засуетились. Выдерживая 
дистанцию, они поехали за иномаркой и вскоре увидели, как та 
свернула на проселочную дорогу. Тут же их обогнал и устремился 
за джипом другой заграничный красавец, марки “Вольво”. 
	Через метров двести Рохля подвернул на обочину:
	- Посиди-ка в машине, а я прогуляюсь... Подозрительно 
как-то... – обратился он к Михеичу и полез под заднее сиденье. 
– Мало ли что... – обронил привычную фразу.
	- Может не стоит, хозяин? Нарвётесь на неприятности...
	- Ничего, а вдруг помощь человеку нужна? Обойдется...
	Замотав винтовку в тряпку, валявшуюся на сиденье, 
воровато озираясь, Рохля кошачьей походкой направился в лес, в 
сторону просёлочной дороги.
      .Михеич смотрел в след хозяину и испытывал то напряжение, 
которое бывает у охотника, не уверенного в успехе поединка с 
клыкастым, диким вепрем: по телу забегали мурашки, живот 
поджался, сердце забилось, а между лопатками появился холодок. 
Только проносящиеся мимо машины несколько успокаивали, 
создавая впечатление бьющей ключом жизни, где всё хорошо и 
привычно. Чтобы окончательно успокоиться, набил трубку табаком 
и с наслаждением, откинувшись на сиденье, стал втягивать 
дымок. Даже собрался придремать...
      Донёсшийся из глубины леса резкий хлопок принял за 
далёкий раскат грома и не обратил на него внимание, тем более 
будучи в полусонном состоянии. Но в последнем звуке-щелчке 
бывалый охотник различил знакомый ружейный оттенок. Михеич 
встрепенулся и ужом закрутился на сиденье. Заметно потянуло 
гарью, так что стал осматривать салон: не наделал ли пожара 
своей трубкой? Однако, попахивало снаружи. Выглянул в окно и 
заметил над лесом лёгкое грязное облако. В зеркале заднего 
вида отразилось, как из леса вынырнул джип и на приличной 
скорости пронёсся мимо. Успел увидеть, что на месте водителя 
сидел не решительного вида мужчина, а другой, с надвинутой на 
глаза шляпой. “Может, джип не тот? – подумал егерь, 
вглядываясь в хвост исчезающего автомобиля. – Да нет, больше в 
лес такой не заезжал...”
      С недобрым предчувствием лихорадочно завёл автомобиль, 
развернулся и направился к грунтовке, по которой так 
подозрительно разъездились иномарки. Уже при въезде в лес 
запах паленого, смешанный с горящей резиной, усилился! 
      В сердце даже запекло от того,  что увидел, приблизившись 
к месту разыгравшейся трагедии. Догорающий остов автомобиля, 
тлеющие сосны и, главное, полуобгоревшие человеческие тела  – 
на время ввели егеря в устойчивый шок. Когда стал 
вразумительно соображать, подумал: “Надо сообщить в милицию!” 
– но тут же отмёл это естественный порыв. - “А как докажу, что 
не я устроил это побоище?... А если моё пропавшее ружьишко тут 
запачкалось? Да и хозяйская винтовка...”
      Полностью придя в себя, Михеич нашёл в “жигулёнке” 
тряпку, старательно затёр свои следы на дороге и, оглядываясь 
по сторонам затравленным зверем, поспешил уехать. Местность  
знал хорошо, жадничать не стал и, проехав к злосчастному 
болоту неприметной дорогой, рискованно для себя, но надёжно 
для будущего,  утопил  рохлиного трудягу в трясине. Следы от 
колёс старательно уничтожил, не пожалев на эту процедуру 
времени. Не знал Михеич, что совсем недалеко, в этом же 
болоте, покоился джип с телом хозяина. Словно дьявольская 
печать легла на эти гиблые места...
      
      Шум возле заимки прервал недобрые воспоминания, и егерь 
заторопился узнать, что случилось. У ворот его поджидали 
вышедшие из милицейского “УАЗика” люди: уже знакомый Бытин,  
человек в штатском, с внимательными глазами и ещё две пожилые 
женщины   “Неужели докопались?” – пронзило жаром голову и 
отдалось  в затылке. Приехавшие казённо-вежливо предъявили 
ордер, объяснили суть претензий и, усадив на лавках женщин, 
прихваченных не без труда в ближайшем по дороге селе в 
качестве понятых, приступили к делу.
      После обыска, допроса и последующего ареста, Михеич 
сообразил, что улик, свидетельствующих о его участии в 
топинском кровопролитии, кроме рокового ружья, у милиции нет. 
“Слава Богу, что я сразу не раскололся! – мысленно благодарил 
он Всевышнего. – А то навесили бы на меня все нераскрытые 
“мокрухи” и сделали бы маньяком, не меньше. Столько людей 
загробилось! А всё, видать, тот, в шляпе...” 
      С такими мыслями Михеич садился в “УАЗик” внутренне 
приободрившись. Он был уверен, что его промурыжат и скоро 
выпустят. И был недалёк от истины, но сыщики, особенно Сизов, 
явственно почувствовали, что егерь не договаривает и что-то 
скрывает. Кроме того, у него не нашлось, как говорят, 
стопроцентного алиби. Некому было подтвердить, что в тот день 
он не покидал заимки. Жил-то зверовод по-звериному одиноко, 
разве иногда дети да внуки наведывались. Человеку привыкшему к 
лесу, пройти по нему с десяток километров за разумное время не 
составит труда. Но доказать как наличие, так и отсутствие в 
тот трагический день егеря на заимке было, пока во всяком 
случае, невозможно.
      - Ребята! – умолял Михеич следователей, особенно 
поглядывая через окошко в сторону Сизова. – Вы меня долго не 
держите. Невиновен я, видит Бог, правду говорю. А зверюшки мои 
без присмотра окочуриться могут...
      - Было бы алиби, не трогали бы тебя... – громко сказал 
капитан не поворачиваясь.
      - Так один же живу! – в который раз твердил егерь чуть не 
плача.
      - Не кручинься, - подбодрил Михеича Бытин, - на месте 
разберёмся... 
      Шофёр Сёмка привычно крутил баранку, а Гордей думал, что 
егерь ему не нравится:  косит взглядом, заикается иногда. И 
закрадывались в душу сомнения: может прав начальник - и Михеич 
виновен! Беспокоило и то, что не получилось поймать лешего-
дикаря, по случаю его отсутствия в лесу. ОМОН профессионально, 
сплошной цепью, прочесал лес и прилегающие заросли, но никого 
не нашёл...
	“Губищи, глазищи...”, - машинально повторил слова Хитрого 
и, вздрогнув от осенившей догадки, полез в свой старенький 
дипломат, где лежали текущие бумаги.  Описание и фоторобот 
Жука нашёл быстро. Посмотрел и кисло усмехнулся, вспоминая 
лешего, виденного им лично: “Неужели этот дикарь – московский 
бандюга?... Точно, он! И как это я сразу не сообразил?” – 
посокрушался Гордей и положил бумаги обратно. “А может и не 
он...”

       				*   *   *
	Нюшка, краснощёкая, крепко сбитая молодая женщина, 
работала по хозяйству допоздна, чтобы потом уставшей наспех 
поужинать и лечь спать. Так меньше ощущалось одиночество. Два 
года прошло после смерти мужа Назара, прожили они почти 
столько же. Короткую совместную жизнь назвать счастливой было 
трудно, так как сошлись они странным образом и далеко не по 
любви. 
      Назар был видный парень, но самолюбив до дурости, чем 
часто пользовались односельчане, особенно дружки. Он и Нюшку 
взял силой, из самолюбия: заело парня, да и хлопцы потешались, 
когда девушка отказалась, чтобы Назар проводил её после 
танцев. В его молодецкой практике такое случилось впервые. 
Сельские девчата побаивались грубого красавца, но никто не 
отказывался от его ухаживаний.
	На отказ Нюшки, он только криво усмехнулся, прикрикнул на 
смешливых ребят и куда-то исчез. Девушка гордо повела плечами 
и смело ступила в темноту сельской улицы. Но не подумала, что 
на подходе к дому, надо преодолеть яр, густо заросший кустами 
жасмина. Запахи от кустов дурманили и ещё больше притупляли 
бдительность. Вот тут, на дне яра, Назар и отыгрался за 
ущемлённое самолюбие. Нюшка вначале хотела сопротивляться, 
звать на помощь, но, поостыв,  рассудила, что теперь сельский 
повеса у неё в руках. 
	Когда несколько обескураженный лёгкой победой Назар 
застёгивал штаны, мимо промелькнула чья-то тень. Нюшка 
спокойно поднялась с земли, не торопясь поправилась,  и, 
кивнув в сторону удаляющейся тени, коротко со значением 
сказала:
	- Завтра жду сватов! Один свидетель, как видишь, уже 
имеется...
	От такого поворота Назар онемел: жениться в ближайшее 
время не планировал, а холостяцкий, свободный образ жизни 
только начинал смаковать. Хотел, было, возразить шустрой 
девке, но мимоходом вспомнил, сколько дают за изнасилование и 
как потом существуют с этой статьёй в зоне! Попыжился, подулся 
и... женился.
	Через время Назар особо и не жалел. Нюшка оказалась со 
всех сторон хорошей женой: что в любви, что в работе. Однако, 
не успел даже ребёночка сотворить, как погиб всё от того же 
самолюбия. Спиртное, на удивление, Назар практически не 
потреблял, разве что понемножку в большие праздники. К этому 
все привыкли, и даже дружки не настаивали, если Назар 
отказывался. Но на одной свадьбе некий приезжий на нежелание 
парня выпить рюмку целиком презрительно сказал:
	- На вид ты, вроде, здоровый мужик, но похоже слаб 
нутром: осилить рюмку не можешь! – и ехидно засмеялся, победно 
оглядывая сидящих за столом.
	Назар даже с лица сошёл от такой наглости. Хотел послать  
залётного хама  по-деревенски, но глянув на посмеивающиеся, 
праздные лица, молча взял полную бутылку водки с игривым 
названием “Удалая” и шумно глотая выпил до дна!  Стол дружно 
ахнул и бурно зааплодировал, а храбрец побледнел, отдышался и 
ошалело уселся на стул. Может и не пострадал бы от этого 
аттракциона Назар, да водка попалась “палёная”. Устроители 
застолья захотели сэкономить, а в результате отравили большую 
часть гостей. Самолюбивому “циркачу” тут же стало плохо и его 
отвезли в больницу, где он и умер...
	Два года пролетели незаметно. Желающие сосватать вдовушку 
в деревне были, но всё не по её душе. Так и жила одна до того 
дня, как появился в её дворе леший! Нюшка так перепугалась, 
подняла такой крик, что даже сердце прихватило. А он, 
лохматый, вдруг посмотрел на неё такими жалостливыми глазами, 
так просительно замычал, указывая на заросший короткой бородой 
и усами рот, что женщина вдруг расплакалась. Страшилище 
подошло к ней и погладило по голове. В глазах у него тоже 
показались слёзы. В это время к дому стал сбегаться народ. Что 
произошло с Нюшкой, она до сих пор толком не разобралась, а 
только сунула лешему ломоть хлеба с куском сала и выпроводила 
со двора. Людям объяснила свои крики наглым поведением 
неблагодарной свиньи Муськи...
	В следующий раз дикарь появился с матерчатой сумкой, 
наполненной грибами и ягодами. Он по-прежнему мычал, как 
немой, и жалобно, виновато улыбался, протягивая женщине лесные 
дары. Нюшка почему-то засмущалась, а потом обрадовалась – 
может тронуло внимание лешего, которого все боялись, может 
соскучилась по мужику  - и затащила в дом. Отмыла, как смогла, 
обстригла, обрила  и “взяла к себе жить”. Вычищенный до 
блеска, он никак не напоминал прежнего лесного страшилу. В 
круглых глазах появился осмысленный блеск, а на похудевших 
губах заиграла детская  улыбка.
	Ушлая вдовушка выждала время, а потом свозила приймака в 
областную больницу. Там установили, что у человека стойкая 
потеря речи и памяти. Получив заключение врачей, разжившись 
крепким самогоном, она договорилась с участковым и тот помог 
оформить паспорт. Так в деревне появился новый житель, 
гражданский муж Нюшки, Алексей Алексеевич Грибов. Он оказался 
трудолюбивым и непритязательным человеком, как говорят, 
пришёлся ко двору. Вот только посторонних и милиции очень 
боялся, к чему Нюшка относилась с пониманием.

					*   *   *
	Аню выписали неожиданно. Придя в больницу, Гордей узнал, 
что девушку на шикарной (что особо подчеркнула дежурная 
медсестра) иномарке увёз отец. Тут только Сизов подумал, что у 
его личного корреспондента есть родственники: отец, мать, 
может и брат, сестра... Но почему он ни разу не видел их в 
больнице, да и Аня никогда не вспоминала? Раздосадованный 
пошёл домой. 
	Светлана Ивановна традиционно отметила, что в последнее 
время он выглядит плохо и ему надо бы отдохнуть. Гордей 
пререкаться не стал, наскоро поужинал и уселся читать Библию. 
Заглянувшая мамаша осталась довольна. “Слово святого писания 
лучше любой таблетки снимает напряжение и успокаивает душу”, - 
с благостной улыбкой подумала она удаляясь.
	За чтением и заснул. Приснился Гордею сон...
      
      Необъятная каменистая пустыня. Горячее солнце пылающим 
шаром зависло над горизонтом. Гордей-пророк сидит на камне в 
белой мантии, а перед ним колышется море людских голов. От 
толпы отбрасываются длинные, прыгающие тени на красноватую 
землю, и всё вокруг дышит зноем. Люди ждут от Гордея чуда, или 
хотя бы пророческих, обнадёживающих слов, так как на народ 
неумолимо надвигается смерть от жажды и голода. Голоса 
сливаются в набат тревоги и страха. Гордей силится припомнить 
из Библии изречения  Христа, но голова пухнет от тревожных 
предчувствий. 
      И тут из толпы выскочил юродивый. Его тело укрывает белая 
простыня, глаза горят 
неистовством, а из толстых  губ капает слюна и стекает по 
грязной бороде. “Жук! – дивится Гордей. – Откуда он взялся?”
	Юродивый падает на землю, корчится в припадке и, указывая 
пальцем на пророка, брызгая слюной, надрывно кричит:
	- Сгинем от твоего неумения и преступного бездействия! 
Кругом воры и мошенники, убийцы и насильники, а милиция им 
потакает! Сами алчут, прелюбодействуют и веру поганят. – Жук 
повернулся к толпе и возопил: - Девушек молоденьких 
совращают!... Какой он пророк? Он оборотень! Бейте его 
камнями, а кровь  выпейте вместо воды, дабы утолить жажду и 
тем спастись.
	Толпа стала ещё больше роптать и надвигаться на Гордея. 
Хочет он встать с камня и сказать людям самое главное, нужное, 
но ноги не слушаются, спина не гнётся, руки свисают плетями. 
“Да, что же это я! Кого они слушают, этот юродивый - матёрый 
преступник и сам хочет в пророки пролезть”, - шепчет Гордей 
про себя и силится крикнуть. А толпа всё ближе, а юродивый Жук 
вещаем всё злее и свирепее. Гордей ощущает дыхание смерти, с 
которым не раз сталкивался. В отчаянии он оглядывается, 
бросает взгляд на белесое небо: там появилось облако. 
Пригляделся – а это ангел с белыми крыльями! Опускается возле 
Гордея и голосом Ани говорит:
	- Товарищ капитан! Вы же не из робкого десятка – хватайте 
этого фальшивого юродивого бандита и в наручники его, а людям 
прочитайте молитву, обращённую к Господу. Тогда и свершится 
чудо!
	- Анечка, ангел мой! – наконец-то прорезался голос у 
Гордея. – Я и молитв-то толком ни одной не знаю...  и 
наручников у меня нет...
	Ангел глянул прискорбно на Гордея и сказал грубо и 
печально:
	- Как же ты собрался быть пророком, если к Господу не 
знаешь как обратиться и с народом поговорить не умеешь? Как же 
ты защищаешь людей от слуг дьявола, бандитов, если даже 
наручников не взял? 
	- Так ведь главное душа, душа у меня... От неё и к Богу и 
к людям приду.
	- Душа говоришь? – задумался ангел и голосом Пужаного 
приказал: - Тогда повторяй за мной! ... Отче наш, сущий на 
небесах! Да святится имя Твое...
	“”Отче наш” я знаю”, - мысленно приободрился Гордей и 
стал старательно читать молитву.. И действительно - произошло 
чудо! Из-под камня забил бурный ручей, а с неба посыпались 
настоящие русские лепёшки. Толпа всколыхнулась и с радостными 
воплями кинулась за небесными дарами, юродивый Жук испарился, 
как кусок льда на июльском солнце, а пустыня украсилась ручьём 
и стала зеленеть. Вскоре народ ел лепёшки, запивал водой и 
весело плясал на траве “Барыню”. От радости Гордей крутнулся 
на камне, чтобы разглядеть и поблагодарить ангела,  но... 
упал!
	Открыл глаза и окончательно проснулся. Однако, сразу не 
смог сообразить: сон это или явь? Потом разглядел ножки стола, 
перевёрнутый стул и себя, лежащего боком на полу. Повернулся 
на спину, томно вытянулся и, заложив руки за голову, продолжил 
оставаться под впечатлением сна. “Надо спросить у мамы, что 
означает этот сон”, - подумал он и снова прикрыл глаза.
      
      				*   *   *
	Дело Михеича Гордей полностью передал Ужову, как 
молодому, напористому и, главное, исполнительному следователю. 
Так он объяснил Пужаному свой отказ заниматься тем, во что не 
верил. Начальник особо не возражал, так как по-прежнему считал 
Гордея спецом по бытовым делам, а не запутанным уголовным. 
	Погода неумолимо менялась в сторону осенней: чаще слетали 
с деревьев пожелтевшие листья, небо серело, а ветер бил в лицо 
резче и наглее. Сизов стоял возле окна своего кабинета, 
смотрел на эти метаморфозы, чувствовал нарастающую боль в 
голове и думал... Кто же мог на него покушаться? Аня говорила 
о взгляде дауна... Эта мужиковатая блондинка...  У него уже 
давно вызревало желание посетить психолечебницу.  Вспоминая 
людей, с которыми сталкивался в последнее время, постоянно 
приходил к мысли, что рассказ Холмса о порядках в больнице 
нервного профиля мог быть причиной беспокойства со стороны 
главврача.  По этому поводу припомнил случай десятилетней 
давности, описанный в “Комсомольской правде”...
	Некий делец, с многообещающей фамилией Хваткий, решил 
заняться производством кирпича, для чего построил заводик в 
глиняном карьере. Естественно, капитала для полной раскрутки 
не хватало, особенно в части приобретения техники. 
Единственный выход Хваткий увидел в использовании ручного 
труда. Но охотников, несмотря на безработицу, за мизерную 
зарплату набивать мозоли и растить горб, копаясь в глине, 
нашлось мало. Платить рабочим больше Хваткому, как всякому 
буржую, не хотелось. Тогда и подсказал ему бывший однокашник, 
работавший после фельдшерских курсов старшим санитаром в 
психиатрической больнице, попробовать использовать психов! 
	- Они же не чувствуют усталости, - заедая сотку 
“Забойной” жирным куском свинины хвалился дружок своими 
познаниями насчёт возможностей умственно ущербных людей. – 
Кормить их можно как хрюшек, кашами разными, например, из 
отрубей. Для отдыха им хватит и шести часов – это по науке. А 
присматривать и направлять, поставь мужика покрепче и в 
здравом, естественно, уме. На его зарплату не поскупись. Могу 
предложить человека, моего хорошего знакомого, бывшего 
надсмотрщика в зоне строго режима. Он им – дуралеям – спуску 
не даст! Пахать буду как лошади. Ну, естественно, будешь 
отстёгивать премиальные для главврача... В накладе не 
останешься, - убеждал однокашник. 
	Хваткий внял совету друга, и через короткое время в 
небольшом глиняном карьере копошилась бригада унылых, но 
безропотных людей под присмотром откормленного борова-
надсмотрщика. Дело у дельца пошло так хорошо, что он надумал 
расширяться. Однако, переусердствовал в эксплуатации обиженных 
Богом: от непомерного труда один из них прозрел и устроил 
бунт!  Помешанные работяги-повстанцы по-своему отыгрались на 
скупердяе. Они, вооружившись орудиями труда, заставили 
вкалывать в карьере по полной программе Хваткого и 
надсмотрщика. Когда к концу трудовой недели оба свалились от 
усталости и голода, бригада тронутых во главе с прозревшим 
гордо удалилась к месту своей постоянной дислокации – 
психолечебнице. 
	
	...То ли от погоды, то ли от мыслей, но голова у Гордея 
разболелась не на шутку. Бытин с Ужовым занимались егерем, Аня 
ещё не появлялась... Чувство одиночества и ненужности 
добавилось к жжению в затылке, и Сизов сел за стол, положил 
голову на руки и не заметил, как заснул... 
      В последнее время  сонное состояние стало заметно влиять 
на жизнь капитана. Вот и сейчас, во сне с ним стали 
происходить удивительные вещи! Гордей увидел себя, как бы со 
стороны, входящим в подъезд в  день последнего покушения. Как 
при замедленной съёмке, он отчётливо увидел все детали 
происшедшего и... запах! Необычный для их дома, но очень 
характерный  запах. “Это же типично больничный, настоянный на 
лекарствах дух”, - почему-то радостно подумал он. Далее пошло 
ещё необычнее. Гордей разглядел прямоугольный подбородок 
блондинки, пугливые, бессмысленные  глазки. Этот образ 
оторвался от тела “красотки” и совместился с мордой “гориллы” 
в сквере, потом перелетел на проходную психушки, прояснился и 
предстал согбенным,  угрюмым дежурным Грабарём! Настороженный 
взгляд дауна и резкий запах какого-то противного лекарства, 
заставил Гордея вздрогнуть, и он проснулся.
	Голова оказалась на удивление ясной и свежей, тело 
наполнилось лёгкостью и силой, так что встал из-за стола и с 
удовольствием потянулся. Совершенно неосознанно полез в ящики 
стола, потом в сейф и портфель. Отодвинул ненужные бумаги и 
папки, аккуратно достал и разложил на столе все “вещдоки”, 
собранные и по делу Задии, и по своему, личному. Что с ним 
происходило в этот момент, не осознавал. Это было как 
озарение, как прорыв в сознании, как всплеск вдохновения! 
	Такое бывает в жизни с людьми, долго и увлечённо 
занимающимися каким-нибудь одним делом. За  годы накапливается 
опыт, знания, привычки... Всё это подспудно перерабатывается 
подсознанием и до поры до времени особо не проявляется. Острое 
психическое или физическое воздействие может послужить 
толчком, который вызовет всплеск в мозге, в его сокровенных 
местах, и тогда и проявляется то, что зовётся интуицией, 
откровением, прозрением... Если не упустить это ощущение 
полёта ума и души, то жизнь, как и работа, приобретают новое 
качество. 
	Болотные приключения на острове, оба покушения с 
последним  ударом по затылку –  всё в совокупности явилось тем 
толчком-сотрясением, который выплеснул накопленную в мозгу 
Гордея информацию в плодотворное и эффективное осмысление 
преступлений,  которыми занимался. Разложенные на столе улики, 
представленные как осязаемыми предметами и вещами, так и на 
бумаге в виде описаний, словно живые рассказывали о себе и 
рисовали картину того, что с ними происходило и в чём они 
участвовали. 
	Сизов сидел и улыбался! Сердце учащённо билось, внутри то 
всё обрывалось, то  летело вверх. Состояние было крайне 
необычно, сравнимое с полётом на карусели типа “тюльпан”. Он 
встал и энергично прошёлся по кабинету. Глубоко вздохнул, 
взлохматил волосы, произнёс: “Эхма!” - и вновь стал ходить, 
поглядывая на стол... Ощущение одиночества и ненужности 
улетучилось. Он снова чувствовал себя не просто востребованным 
- а чрезвычайно нужным! Такое случается не часто и не во 
всякой жизни.
	Порыв ветра поднял занавеску на окне и принёс влажную 
свежесть. Движение воздуха пошевелило бумаги, пиджак, висевший 
на стуле, и прикоснулось к волосам Гордея. Капитан сидел с 
детским выражением  лица и нечего вокруг не замечал. 

	Заглянувшая Аня была удивлена видом Гордея, который так 
обрадовался появлению девушки, что даже вознамерился её 
поцеловать. Сделав круглые глаза, она подставила зардевшуюся 
щёчку. Капитан же вёл себя как ребёнок.
	- Наверное случилось что-то неординарное, если Вы такой 
необычный? – отстранившись от Гордея, блеснув взглядом, 
спросила Аня.
	- Случилось! – пожимая её руки и не сводя сияющих глаз, 
ответил капитан. – На меня снизошло божье провидение, и я 
близок к раскрытию покушения на нас с тобой. А по делу Задии 
появились конкретные идеи и направления. Такое впечатление 
будто я работал в полусне, а сейчас полностью пробудился.
	- Причина?... В чём причина такого озарения?
	- Причина...
	Гордей задумался, но, похоже, о другом. Он вдруг спал с 
лица и заторопился.
	- Анечка! Расскажу потом. Как бы не опоздать! Нужно 
срочно ехать в психушку, иначе потеряем исполнителя и ценного 
свидетеля. Боюсь, что достанется и Холмсу... Короче говоря, 
берём Бытина – он знаком с тамошними порядками и начальством – 
и как можно скорее едем!
	Из того, о чём говорил возбуждённый Сизов, Аня не всё 
понимала, но порыву капитана поддалась и тоже заторопилась. 
Пока Гордей убирал со стола “вещдоки” и прятал их в сейф, 
девушка пошла искать Бытина. День, очевидно, выдался удачный, 
и вскоре в привычном составе они ехали на УАЗике, управляемом 
Сёмкой. 

					*   *   *
	Несмотря на погожий день, здания областной психолечебницы 
выглядели ещё более унылыми и серыми, чем при первом 
посещении. Ядовито-зелёный цвет ворот показался зловещим. 
Оставив Сёмку в машине, троица вошла на территорию. Гордей 
сразу обратил внимание на новенькую иномарку  “Тойота”, 
стоящую на площадке перед входом в центральный корпус. Он 
повернулся к Аксёну:
	- Мы с Аней зайдём внутрь, а ты присмотри за этой 
машиной...
	На проходной дежурил явно не Грабарь, а нечто 
шарообразное, с лицом, в котором всё выглядело выпуклым: 
глаза, нос, губы. Глянув на милицейское удостоверение Гордея, 
вахтёр-колобок скукожился и стал непроходимым как топинские 
болота! Сначала не хотел пропускать, ссылаясь на “неприёмное” 
время, потом, после внушения, сделанного капитаном, долго не 
мог дозвониться начальству. Наконец, облизнув от непомерного 
умственного напряжения выпуклые губы, попросил немного 
подождать. 
	Сизову такой приём показался подозрительным вдвойне, и он 
уже нервничал. Только присутствие Ани помогало сохранять 
спокойствие. Гордей уже собирался силовым способом проникать в 
нервенное заведение, когда на лестнице показалось настороженно 
слащавое лицо Лизы Тимофеевны. 
	- Вы опять к нам! – расплылась в приторной улыбке 
медсестра. – А мы усилили пропускной режим, чтобы полностью 
застраховаться от всяческих эксцессов. Так что приношу 
извинения за задержку. 
	Вахтёру она кивнула уже с каменным лицом. Проскочив 
вертушку, Гордей с Аней тем не менее далеко не продвинулись. 
Лиза Тимофеевна снова приняв благостное выражение объяснила, 
что по новым правилам любых посетителей администрация больницы 
принимает в специально отведенной комнате на первом этаже. 
После чего завела их в какую-то комнатку, напоминающую 
тюремную камеру-одиночку, и попросила подождать, пока она 
сходит за Львом Борисовичем. Но, прежде чем уйти, всё же 
поинтересовалась причиной визита.
	- Нужно уточнить кое-какие детали по вопросу пребывания у 
вас Задии Кима Вагановича, -  с нотками нетерпения ответил 
Гордей. –  Надеюсь, вам известно, что он бесследно исчез?...
	- Ну, а мы-то тут... – пожала плечами медсестра и, не 
закончив фразы,  заторопилась.
	Гордей хмурился и ёжился, как от холода и мерил 
пружинистыми шагами маленький прямоугольник помещения. 
Возвышенное настроение давно улетучилось, и он был подчёркнуто 
сосредоточен. Ане тоже передалась напряжённость момента. Она 
достала свой походный блокнотик и торопливо что-то записала. 
	Лев Борисович появился со своей помощницей стремительно. 
Он, как и всегда, был подчёркнуто вежлив, только глаза за 
стёклами очков поблескивали недовольством человека, которого 
оторвали от важных дел.		
	После приветствий, на правах хозяина, он пригласил гостей 
за стол и уселся первым. 
	- Чем обязан? 
	- Задия Ким Ваганович выписывался из вашей лечебницы, 
когда на вахте дежурил санитар Грабарь, так? – уверенно начал 
Гордей.
	- Да...
	- Вот мне и надо с ним переговорить, так как зам мэра 
исчез... и нужно кое-что прояснить.
	Лицо главврача озарила снисходительная улыбочка, он 
неторопливо снял очки, достал из кармана халата пахнущий 
платок и стал старательно вытирать стёкла. Потом поднял 
подслеповатые невинные глаза на капитана и медленно 
проговорил:
	- Грабарь, один из наших лучших санитаров, рассчитался на 
днях с работы по семейным обстоятельствам и уехал к 
родственникам, точнее, к приболевшей матери... Где она 
проживает, я сведений не имею...
	Сизов слушал Льва Борисовича, слегка наклоняя голову и 
кивая, словно соглашаясь со сказанным. Что-то подобное он 
предполагал услышать, как подтверждение своим подозрениям. 
	- Ну, а бывшего участкового Якова Кравченко, по кличке 
Холмс, можно увидеть? Или его тоже освободили из этого 
заведения: уже вылечили или, скажем, отправили на курорты 
поправлять нервную систему после вашего лечения? – 
нахмурившись, с плохо скрываемым сарказмом сказал Гордей.
	Врач никак не отреагировал на иронию, одел очки, 
повернулся к стоящей возле двери в позе телохранителя старшей 
медсестре:
	- Больного Кравченко мы можем привести сюда, не так ли 
Лиза Тимофеевна? Надеюсь он в адекватном состоянии?
	- Да, конечно! – заторопилась женщина, заметно побледнев.
	Ждали не долго. Под руководством медсестры два грузных 
санитара вскоре ввели Холмса. То, что увидели, заставило 
вздрогнуть не только Аню – она-то видело его впервые, - но и 
Сизова. А ведь он помнил вертлявого, но с осмысленным взглядом 
человека, который рассказывал о порядках в больнице достаточно 
правдоподобно. Теперь же перед ним стоял, придерживаемый 
санитарами за обе руки, явно душевнобольной с признаками 
полной невменяемости. Он безразлично осматривал помещение, 
людей; мотал головой, кривился, пускал слюни и что-то мычал 
под нос.
	Вид несчастного участкового окончательно подтвердил 
выводы Сизова. В голове складывался план действий.
	- Похоже с Холмсом вы переусердствовали в лечении, не так 
ли уважаемый врач?
	- Почему же, - невозмутимо ответил Лев Борисович, - он 
проходит сложный курс лечения. То что вы видите – это лишь 
рецидивы. К концу начнётся не только улучшение, но и заметное 
выздоровление. Хотя... в этом методе бывали и неудачи, но мы 
решили попробовать, посоветовавшись с родственниками.
	- Ясно! – мрачно сказал Гордей, видя, что поговорить с 
Яковым не получится. – Можете его отвести назад. А нам 
придётся произвести у вас небольшой обыск!
	Главврач сделал круглые глаза, которые под увеличивающими 
стёклами очков стали похожи на краплёные яйца куропатки:
	- Обыск? На каком основании  и по какой причине? Задии 
здесь нет и не может быть, поскольку он выписан!
	- Основание у нас есть! –  пристально глядя в глаза 
врачу, резко сказал Гордей. – Закон нам позволяет в особых, 
чрезвычайных случаях производить обыски без специальных 
разрешений.
	- Это какой же чрезвычайный случай? – срывающимся голосом 
возмутился Лев Борисович. – У меня в подчинении закрытое 
учреждение и кому попало, даже милиции, я не позволю 
беспричинно врываться и  нарушать служебные инструкции!
	Не обращая внимания на высказывания главного врача, 
Гордей продолжал:
	- Обыск мы будем делать, потому что я не доверяю вашим 
объяснениям о Грабаре.
	- Мне? Я.. Вы... – почему-то стал сбиваться Пёсин, но 
собрался и внятно сказал: - Тогда я лично принесу его дело, 
которое ещё лежит у меня в сейфе.
	- Хорошо, мы подождём, - холодно ответил Сизов. – Но 
только быстрее, у меня нет времени.
	После ухода главврача и его подопечных,  в “камере” 
наступила тягучая тишина. Каждый по-своему обдумывал ситуацию. 
Гордей достал походный кулёк с леденцами, вытащил не глядя 
сладкий шарик и, продолжая напряжённо думать, положил его в 
рот под язык. Девушка знала эту привычку капитана, усмехнулась 
про себя и высказалась:
	- Атмосфера в этом заведении подозрительная... Может так 
и должно быть в месте, где лечат умственно и душевно больных? 
Работая с ними поневоле и сам станешь неадекватным! Я не долго 
тут нахожусь, а такое ощущение, будто с головой что-то не так.
	Гордей улыбнулся первый раз в этом невесёлом помещении:
	- Да, нет, выглядишь ты превосходно и, надеюсь, не 
успеешь испортить своё здоровье, духовное и телесное, пока 
будем разбираться в этом деле,  - и продолжил уже серьёзно: -  
Однако, рациональное зерно в твоих ощущениях безусловно есть. 
Тяжело здесь не свихнуться. Хорошо, если этим можно объяснить 
поступки тех, кого я подозреваю. Но, думаю, они сознательно 
встали на путь преступления, используя вверенных им больных в 
своих, далеко не лечебных целях. Таких волков надо 
наказывать!...
	Прождали ещё несколько минут. В коридоре стояла тишина... 
	- Не нравится мне всё это! – нервно застучал пальцами по 
столу Гордей, сглотнул остатки леденца и собрался выйти в 
коридор, чтобы прояснить происходящее.
	В это время во дворе послышался какой-то шум, голоса, и 
вдруг резко взвыл мотор. Гордей вместе с Аней подбежали к 
окну. Оно находилось в самом конце здания, поэтому центральная 
часть двора не просматривалась. Но можно было понять, что звук 
двигателя автомобиля перемещался к воротам. Гордей бросился к 
двери, на ходу обращаясь к Ане:
	- Оставайся здесь и жди наряд милиции – я его вызову по 
рации. Пусть проведут обыск без меня. А я за Пёсиным - боюсь, 
это он дал стрекача! Как там Бытин?...
	Последние слова произносил уже в коридоре. Проскочив 
проходную мимо перепуганного колобка-дежурного, Гордей выбежал 
во двор. Ворота уже были открыты настежь и иномарка, взвизгнув 
колёсами, устремилась к дороге. Сизов ускорил бег, 
одновременно оглянувшись на площадку, где оставался Бытин. 
Тот, согнувшись, с перекошенным лицом,  ковылял по дорожке.
	- Что у тебя? – не останавливаясь прокричал Гордей.
	Сержант махнул рукой и прохрипел:
	- Догоняй гада! У меня всё в порядке...
	Увидев бегущего, разгорячённого капитана, Сёмка 
прочувствовал ситуацию и, не дожидаясь команды, завёл 
двигатель. Хвост иномарки главврача ещё виднелся вдали (от 
психолечебницы до трассы дорога была прямой и длиной километра 
два), когда УАЗик рванул за ней. Сизов связался по рации с 
дежурной частью и сам отдавал распоряжения, объяснив, что 
времени связываться с начальством нет, а дело требует быстрых 
и решительных действий. Впрочем, для приведения в действие 
милицейского плана “Перехват”, пришлось позвонить и Пужаному. 
Госномер и цвет “Тойоты” Гордей, естественно, запомнил.
	Мирон Миронович слышал такого возбуждённого Сизова 
впервые, поэтому быстро оценил серьёзность момента и лишних 
вопросов задавать не стал. Отдав положенные по такому случаю 
встречные указания, тут же взялся за свою часть работы.
	Закончив с рацией, Гордей сосредоточился на погоне. 
Догонять проворную японскую малолитражку для старенького 
советского джипа было делом бесперспективным, поэтому Сизов 
постарался предвидеть возможный маршрут беглеца, вспоминая 
дорогу. По центральной трассе Пёсин не поедет, это было ясно 
наверняка. Значит свернёт на просёлочную, а тут у милицейского 
работяги появляется шанс. 
	Тойота свернула налево и, когда Сёмке удалось удачно 
выскочить на трассу под самым носом у горообразного КРАза, 
везущего брёвна, иномарка казалась точкой. 
	- Не догоним, товарищ, капитан! – обречённым тоном уронил 
Сёмка, вытирая пот с лица. – Куда моему горбатому до япошки... 
У него же и сил поболее, и выигрыш по времени. 
	- Не переживай, брат ты мой во Христе! – даже весело 
подбодрил шофёра Гордей. –  Во-первых, с нами Бог, а с ним 
дьявол. А эта зараза в хорошее место не заведёт. Во-вторых, 
далеко он не поедет, понимает, что на первом посту ГАИ 
остановят. И в-третьих, бедняга так торопится, что – я в этом 
уверен на все сто -  не заметит погони. Он ведь думает, что мы 
не рискнём на нашем старичке устраивать игру в догонялки. Так 
что рулюй спокойно, но в темпе, а я буду посматривать на 
грунтовки: даю девять против десяти, что Пёсин туда и свернёт. 
	Дорога вела в сторону топинских лесов и болот, 
подтверждая догадки Гордея о намерениях Льва Борисовича. Мотор 
ревел так, что в голове звенело как на колокольне в пасхальный 
день. Да, пришлось однажды Гордею побывать на колокольне в 
святое воскресенье. Правда, причина была служебная, не 
праздничная: некий спортсмен-любитель захотел прыгнуть на 
парашюте с самого высокого места в посёлке, да зацепился и 
висел, раскачиваясь под торжественный  перезвон. Сизову нужно 
было разобраться, как этот экстремал туда попал, а заодно 
организовать его спасение...

					*   *   *
	Привычный, равномерный гул автомобиля, знакомый дорожный 
пейзаж привёли Льва Борисовича в равновесное состояние: сердце 
забилось ровнее, дыхание нормализовалось, а мысли потекли 
спокойнее. Он знал, что его нелегальный, очень рискованный 
бизнес когда-то кончится, поэтому к такому развитию событий 
готовился загодя, в смысле отступления. Оригинальностью оно 
особо не отличалось: деньги пристроил в европейских банках, 
семья ещё год назад уехала к родственникам в Италию, где и 
осталась. Заработанное за последнее время “непосильным трудом” 
теперь вёз с собой в дорожной сумке, как и новенькие паспорта 
на разные фамилии. Главное, уехать подальше и уйти от 
преследования. То, что им серьёзно займутся, не сомневался – 
слишком много улик оставил в больнице, за что корил и 
негодовал на себя. Подвела та самая, воспетая многократно в 
народном фольклоре, и непреодолимая для некоторых – жадность! 
Если бы ещё денёк – и тогда можно было бы остаться на прежней 
работе, отделаться слабым внушением от начальства за 
недостатки (у кого их нет?), выждать время и продолжить... 
Но... алчность и настырный сыщик сломали все планы.
	Дорога пошла вниз, редкие деревья закончились и их 
сменила стена  леса, охватывающая асфальт с обеих сторон. 
Пёсин облегчённо вздохнул, замедлил ход и стал высматривать 
поворот на лесную грунтовку. Земля здесь было глинистая с 
песком. Дождь хоть и недавно прошёл, но всё подсохло.
	Лев Борисович не стал торопиться и свернул – так, на 
всякий случай, - на вторую, а не первую, попавшуюся на пути, 
грунтовку. По наезженной колее углубился в лес, затем свернул 
и попытался проехать по бездорожью между деревьями подальше, 
насколько это было возможно. Наконец, упёрся в поваленное 
дерево, за которым просматривался длинный неглубокий ров, 
напоминающий разрушенный окоп, и выключил мотор. Стало тихо... 
	Когда открыл дверцу Тойоты, лесные ароматы ударили в 
ноздри, а звуки леса окончательно расслабили. Лев Борисович 
поправил очки, приободрился, вылез из салона, распрямил плечи 
и глубоко вдохнул пьянящий воздух. Половина дела было сделана! 
Осталось переодеться, слегка подгримироваться, сложить сумку 
и... назад, пешим ходом к трассе. А пока, возле поваленного 
ствола, решил справить нужду: маленькую и большую. Волнения 
дня не прошли бесследно для организма, хотя и довольно 
тренированного. Он осмотрелся, и, не долго думая,  спустил 
штаны и удобно пристроился тут же возле дерева,  даже 
улыбнулся от блаженства... По неопытности, Лев Борисович не 
обратил внимание, что недалеко от него, со стороны спины, 
высился крепенький дуб, а под ним, пусть не так уж и густо, но 
валялись молоденькие жёлуди и виднелись следы пребывания 
каких-то парнокопытных. 

	Дикая от роду, слегка прирученная,  свинья, которую 
Михеич ласково прозвал Алевтиной, после ареста хозяина не 
пожелала долго сидеть голодной в загородке со своим 
многочисленным семейством – семью поросятами. Алевтина была 
редким экземпляром дикой свиной красоты – недаром егерь 
любовно демонстрировал её своим клиентам. Главной её 
достопримечательностью было рыло, обрамлённое свисающими до 
земли толстыми щеками и украшенное на конце мощным бордовым 
пятаком (назвать пятачком – язык не поворачивался даже у 
егеря). Обманчиво благодушные глазки казались красными 
шариками, сидящими где-то на самом щетинистом лбу между 
волосатыми ушами, и выглядели подчёркнуто маленькими по 
сравнению с мощным челюстным аппаратом. Весила дикая красотка 
центнера два, может и более, и работала своим рылом как 
карьерный бульдозер ковшом. 
	Легко отбросив жердину загородки мощной чушкой, призывно 
хрюкнув, Алевтина вывела свой выводок на волю. Поскольку 
надвигалась осень, то пропитание семейство нашло без особого 
труда, да и грязи в свеженьких лужах хватало. Пометив свою 
территорию, в которую мудрая свинья включила несколько дубов с 
желудями, Алевтина полностью отдалась поглощению пищи и 
интенсивному кормлению своих непоседливых и всегда голодных 
чад. Дабы разнообразить жизнь и рацион, семейство не сидело на 
месте, а неспешно обходило свои владения, в особенности самые 
съедобные места – поддубье! 
	Ещё издали Алевтина учуяла чужой дух! Было в нём что-то 
настораживающее человеческое, а что-то привычно дерьмовое. 
Поскольку свинья была воспитана Михеичем, то признавала только 
его запахи, а всё остальное не только игнорировала, но и 
реагировала соответственно.
	Возмущённая вторжением чужака на свою территорию, 
красотка грозно рыкнула и кинулась, сопровождаемая эскортом 
поросят,  восстанавливать порядок. Несмотря на солидный вес, 
Алевтина неслась, как реактивная торпеда по морской глади. 
Маленькие белесые поросята, не уступающие в скорости мамаше, 
дополняли это сравнение, напоминая пенящийся водный шлейф. 
	В разгар естественного физиологического процесса, когда 
Лев Борисович полностью отключился от окружающей 
действительности, наслаждаясь наступающим облегчением, он 
получил в заднее место мощный удар, снизу вверх, с 
подкидыванием и перебрасыванием через бревно... Последующий 
непродолжительный полёт в ров по сложной траектории, с 
чувствительным для некоторых частей тела приземлением, повёрг 
врача-психиатра в глубокий, продолжительный обморок...

	Лес появился в низине неожиданно, и Гордей попросил 
шофёра ехать медленнее. 
	- Как ты думаешь, - спросил он Сёмку, - в какую по счёту 
лесную дорогу свернёт наш беглец?
	- Трудно сказать... – замялся парень. - Надо бы все 
обследовать... Что у него там на уме? 
	- Э, брат ты мой, пока мы всё осмотрим, он сбежит! Тут 
надо подумать... В первую не заскочит – это точно, слишком 
явно и большая вероятность, что мы туда заглянем тоже. А вот, 
вторая – наиболее реальная, так как Лев Борисович живёт в 
наших краях недавно и, как можно предположить, не знает 
местности, в частности дорог в этом лесу. Поэтому он выберет 
вторую дорогу, поскольку неясно: будут ли ещё?... 
	- А, если и второй не будет?
	- Это маловероятно – лес всё же длинный. Но Лёва 
наверняка подумает, что тогда успеет вернуться назад!... 
Притормози-ка! – прервал Гордей свое рассуждения.
	Сёмка умеренно резко остановил машину на обочине, 
напротив лесной просеки, в которую врезались неглубокие колеи. 
Гордей проворно выскочил, перебежал асфальт, осмотрел землю и 
также быстро вернулся назад.
	- Проверка, на всякий случай... – пояснил он. – Поехали!
	Возле второй дороги повторилось тоже самое, но здесь 
картина оказалась иная: на песочке были отчётливо видны свежие 
следы шин легкового автомобиля. Гордей удовлетворённо 
усмехнулся  и махнул Сёмке, чтобы заворачивал.
	- Мои предположения оправдались! – самодовольно улыбаясь 
поделился с шофёром. – Тут он, волчара! 
	Сёмка почтительно, но с долей сомнения, посмотрел на 
капитана и только мотнул головой. 
	В лесу дорога была влажной, поэтому следы шин отчётливо 
выделялись на глине, и на “Тойоту” выехали скоро. Её, с 
распахнутой дверцей силуэт, прикрытый деревьями и 
кустарниками, Гордей увидел издалека. “Неужели опоздали? – 
мелькнула досадная мысль. – Нужно поторопиться!”
	Заглушив мотор, они стремительно выскочили из машины и, 
обходя с флангов, пригнувшись, направились в сторону иномарки. 
Оба держали пистолеты в руках и были очень сосредоточены. 
Умиротворённое похрюкивание услышали одновременно и 
настороженно остановились, оглядываясь по сторонам. Возле 
могучего раскидистого дуба, сквозь валежник и листья 
папоротника Гордей разглядел лежащую на боку тушу свиньи и 
копошащихся на её брюхе поросят. Он округлил глаза и хмыкнул. 
Это окончательно убедило Алевтину, что появились посторонние. 
Потянув ноздрями воздух, она проворно вскочила на ноги. Её 
малышня недовольно взвизгнула и приняла стоячее положение. 
Поросята испуганно стали водить рыльцами и прижиматься к 
матери. Увидев людей, держащих подозрительные предметы в 
руках, Алевтина не стала испытывать судьбу, грозно рявкнула, 
резво развернулась и устремилась прочь со своим хрюкающим 
сопровождением.
	- Ну и экземпляр! – восхищённо выдохнул Сёмка. – 
Подстрелить бы...
	Гордей не разделял восторга шофёра, боясь, что наличие 
дичи недалеко от Тойоты, есть признак того, что Лев Борисович 
уже голосует на трассе. Не скрываясь, он подбежал к 
автомобилю, убедился в его пустоте и уже собрался  сесть за 
руль (в замке торчали ключи), чтобы на нём продолжить погоню, 
когда услышал голос Сёмки:
	- Товарищ капитан! По-моему кто-то стонет... Только не 
пойму где?...
	Лунев ходил вокруг дуба, приглядывался и прислушивался. 
Гордей поспешил к нему. Возле поваленного дерева, теперь и он 
услышал натужный стон. Характерный запах и знакомые очки точно 
указали место, откуда исходили страдальческие звуки. Следы 
копыт и развороченная глина натолкнули Гордея на возможный 
вариант происшедшего. Он уже смело заглянул через бревно и 
увидел на дне ямы-окопа стоящего на корточках со спущенными 
брюками Льва Борисовича. 
	- Как же это Вас угораздило, почтенный и уважаемый доселе 
гражданин врач? -  подчёркнуто сардоническим тоном выговорил 
капитан и менторски добавил:  – Осторожность и технику 
безопасности нужно соблюдать всегда и везде, тем более в лесу! 
Тут ведь шастают и клыкастые, и носастые, и рогатые...
	В ответ врач попытался встать на ноги, но охнул и сел, 
схватившись за поясницу... Где-то застрекотали птички, и их 
поддержало нарастающее, как снежная лавина, кваканье лягушек, 
несущееся из глубины леса. Казалось, они потешались над 
незадачливым человеком.

Часть 2. Глава 8. Дело главврача.
Возврат к оглавлению