Звон колоколов мерно и торжественно плыл над строениями 
монастыря, над прилегающим пшеничным полем и хорошо утоптанной 
дорожкой, ведущей к городским домам. Молодая монашка Устинья, 
одетая во всё чёрное, на мгновение остановилась, чтобы 
насладиться божественными звуками. Они всегда волновали её, 
наполняли смутным беспокойством. В памяти всплывали чувства и 
образы,  большей частью греховные, но бывшие уже в прошлом и 
потому... ну, не очень, чтобы греховные! “Прости мя  Господи!” – 
перекрестилась она на всякий случай.

	Отцом, которого Устя никогда не видела, гордилась, кажется, 
всегда. Её мама, пышнотелая красавица Таисия - глупая от 
рождения, очень сентиментальная, но практичная женщина - 
рассказывала о несостоявшемся муже с особенным упоением. При этом 
она томно прикрывала глаза густо накрашенными  ресницами и 
мечтательно ворковала:
	- Умён был, строг, но... нежен. А в любви!...
	После этих слов женщина, как водится, роняла слезу – и не 
одну - и страдальчески закатывала глаза. Затем изящным движением 
вытирала мокроту и с искренней грустью констатировала:
	- Таких мужчин уже не рождается... - и добавляла с резким 
сожалением: - Вывелись! 
	И хотя женой археолога Ганса Миллера - русского паренька, с 
непорочной немецкой наследственностью  - Таисия никогда не была, 
всё же считала его единственным мужем на своём нелёгком бабьем 
пути.
	
      Случилась эта затейливая история в “прекрасные”, застойные 
годы. Семья Таисии относилась к широкому слою советской рабочей 
интеллигенции. Жили на окраине города с волнующим названием – 
Брагино, что недалеко от Ляпова. Интеллигентность семье 
привносило образование – полное профессионально-техническое. По 
этой причине отец работал слесарем-сантехником ЖЭКа, а  мать - 
маляром-штукатуром в том же месте.  Рабочая жилка заметно 
обозначалась на теле семьи в дни празднеств. Здесь частенько 
случались нестыковки в восприятии отдельных деяний мужской 
половины. Что проявлялось в неумеренном, мягко говоря,  принятии 
на крепкую рабочую грудь “горячительной тяжести” и последующем 
нецензурном общении, как с партнёрами по столу, так и с супругой 
по паспорту.
	Однако, в целом, жили как все: иногда ели варёную с бумагой 
колбасу, выстаивали  очереди на постельное и нижнее бельё, 
ремонтировали постоянно ломающийся телевизор и с восторгом 
слушали речи генеральных секретарей.
	Городок был старинный - брагу на Руси варили с незапамятных 
времён. С краю к нему прилепился древний женский монастырь, чудом 
переживший становление коммунизма, его расцвет и “ускоренный” 
распад. 
	По случаю своей дремучей ценности, городок регулярно 
посещали археологические экспедиции...
	
      Первый раз Ганс Миллер появился в Брагино как аспирант 
исторического факультета в составе экспедиции, копавшейся внутри 
древних холмов-захоронений. Появление археологов породило среди 
местного населения болезненное явление, названное остряками 
“чёрным гробокопательством”. Сначала, правда, такой побочный 
археологический эффект называли “звёздным кладоискательством”. Но 
поскольку брагинские энтузиасты науки, роясь в холмах ночами при 
звёздах, находили не слишком часто кости сомнительного 
происхождения, то и прилепилось это название: “чёрное гробо...”.  
      В отличие от народных умельцев, археологи трудились не 
напрасно: в одном из холмов дорылись до остатков  давностного 
городка! Для помощи привлекли школьников.  Так ученица старших 
классов Таисия Посадская познакомилась с Гансом Миллером, 
длинным, худым, но симпатичным парнем в очках с массивной 
оправой. Очки придавали солидность и научную таинственность. 
Парень был так влюблён в свою профессию, что говорил 
исключительно о раскопках и исторических событиях. На красавицу 
Таисию обратил внимание только потому, что она предложила  
“квартироваться” в её доме: была у экспедиции такая незадача – 
где ночевать.
      Непохожий на местных ухарей, заученный паренёк увлёк девушку 
сразу и целиком. Все лето она провела с археологами. От Ганса не 
отставала, как тень от ясеня в солнечную полуденную погоду. Как 
все задуренные, молодой археолог был рассеянным. Поэтому не 
придал никакого значения факту, что однажды утором проснулся в 
постели вместе с Таисией.

	На следующее лето Таисия встречала возлюбленного не одна: на 
руках мило улыбалась чёрноглазая, с длинными волосами 
премиленькая девочка! Но, занятый научными проблемами, парень 
никак не воспринял количественные изменения в семье своей 
покровительницы. Впрочем, Таисия, как и её родители, не 
отчаивалась: пусть себе движется вверх по учёной лестнице – мы 
своё возьмём! Девушка уже видела себя женой профессора в 
роскошных московских апартаментах.
	Однако, по истечении очередного года, третьего приезда-
пришествия аспиранта, начинающего археолога, по совместительству 
молодого папаши, не состоялось...  
	Как ни ждала на перроне Таисия будущего мужа – он не 
появился! Проворная малышка Устюшка с интересом разглядывала 
вокзальную суету и, в отличие от мамы, не печалилась. Она весело 
вертела головой, задавала множество вопросов и пыталась затеять 
игру с потрёпанным, несвежего вида вокзальным котом. И, когда 
бездомное животное уже удобно умостилось на руках Усти, Таисия 
поняла, что её планы рухнули! Вдали умыкнул за поворот хвост 
московского поезда, а перед глазами маячил грязный хвост 
привокзального бродяги. 
	Смахнув горькую мокроту, гневно глянув на бездомное 
животное, она сказала с отчаянием:
	- Проклятые коты, нет от вас никакого житья – так и норовите 
опорочить честь и душу девичью! Гони его прочь! – накинулась на 
дочку.
	Кот, получив хорошего пинка, недовольно мяукнул и проворно 
скрылся под ближайшей скамейкой. Сердито взяв девочку за руку, 
Таисия направилась к автобусной остановке. Устя, не совсем 
понимая настроение матери, оглядывалась, выискивая  - куда же 
задевался кот?
	
      С месяц молодая женщина не находила себе места. Не раз 
порывалась выспросить у руководителя экспедиции адрес Ганса. Но, 
представив многолюдные столичные улицы, взглянув на себя, 
провинциалку, со стороны... – в отчаянии садилась на скамейку, 
что возле дома, и тихо плакала: глупая-глупая, а боялась большого 
города. 
      Однако всё решилось, благодаря дочери.
	- Мама, - спросила как-то ушлая девочка, - мне подружка 
Манька сказала, что у нас есть папа! Длинный такой, в очках и 
ужасно умный: знает даже, где золотые монеты зарыты, как 
Буратино. И ещё сказала, что ты его плохо любила, поэтому он 
нашёл себе другую...
	Последние слова задели так больно, что Таисия возмутилась: 
	- Как его ещё было любить, разве что на руках носить! – тут 
она слегка задумалась и решительно  добавила: - А насчёт 
другой... Тут я ему не позволю!
	Несмотря на подкрадывающуюся к городу грозу - уже искрились 
молнии и с тёмных сплошных туч слетали первые капли дождя – 
собрала нехитрые пожитки, взяла последние сбережения стариков-
родителей, поцеловала дочь и уехала в Москву.
	
      Родители Таисии представляли то стойкое поколение, которое 
привыкло подчиняться судьбе, следуя  поговорке: “Попал в стаю, 
лай не лай, а хвостом виляй! ” Поэтому отчаянный поступок дочери 
восприняли положительно, хотя и со скрытой скорбью. Приняв 
безропотно заботы по воспитанию и кормлению внучки, настроились 
на долгое ожидание возвращения дочери.
	Прошёл ещё год...
	Устя подрастала, особо не досаждая старикам своими шалостями 
и играми. Бабушка, Соломея Антиповна, с некоторых пор стала 
набожной, потому не строгой, даже терпимой. Старалась и внучку 
приобщить к вере.  Однако приобщение замедлялось, так как девочка  
по некоторым библейским сюжетам  частенько задавала вопросы, 
загонявшие старушку в тупик.
	- Кем приходится Вам, бабушка, наш дед Дорофей?
	- Как – кем?! – поражал Соломею вопрос, заданный по 
прочтении первых страниц Библии. – Мужем, конечно.  И венчаны 
мы...
	- А почему тогда дед говорит, что у него отроду рёбра целые? 
	-  Что им станется: пьёт понемножку... уже давно, нигде 
напрасно не шатается, не падает...
	- Значит тебя Бог сделал из ребра другого деда?
	- Вон ты про что! – сообразила радостно Соломея Антиповна. – 
Так то ж случилось в начале сотворения Мира... За всех тогда Адам 
пострадал...
	- Значит ты, бабушка, не настоящая жена мужа своего, - 
решительно не унималась девочка.
	Не зная, как объяснить эти библейские тонкости, бабушка с 
озабоченным видом заканчивала урок и отправляла внучку погулять. 
Сама же вновь открывала святое писание и усердно пыталась найти 
понятные ответы на заковыристые вопросы.
	Да, нелегко давалась девочке божья наука. Причём мучились 
вместе: и баба, и внучка. Дед, Дорофей Евсеевич, глядя на их 
страдания, только посмеивался: “Не я один такой...” 
	
      Год назад, решил он под влиянием своей жены и меняющейся 
(непонятно в какую сторону) жизни тоже изучить Библию.  “Тут 
многое разъясняется, и прошлое, и грядущее”, - многозначительно 
наставляла Соломея. После такого посвящения Дорофей Евсеевич 
добросовестно приступил к чтению. 
      Поначалу всё шло хорошо. Делился с женой своими 
впечатлениями, спрашивал, выслушивал... Повеселел, приободрился 
даже! Но, когда дошёл до тех мест, где скрупулезно расписывалась 
родословная прародителя рода людского: “ Адам жил сто тридцать  
лет и родил сына... и нарек ему имя: Сиф. И родил он сынов и 
дочерей... Сиф жил...  и родил Еноса.  Енос жил... и родил 
Каинана... Каинан жил...  и родил Малелеила...”  - Евсеевич стал 
мрачнеть. Дойдя до конца адамовой ветви, он возвращался назад, 
чесал затылок, хмурился, что-то мучительно соображал... Часто 
вставал и отрешённо, беззвучно шевеля губами, прохаживался по 
комнате. Косые лучи солнца, проникающие сквозь хлипкие занавески, 
оттеняли морщинистое лицо, бледнеющее день ото дня.
	- Передохнул бы - писание то сурьёзное... – видя, как мается 
муж, заботливо предлагала Соломея.
	Тот смотрел сквозь жену, как через стекло, ничего не 
говорил,  шлёпал губами и продолжал чтение. Набожная старушка не 
могла и предполагать, что её настойчивый муж пытается запомнить 
всех потомков Адама с их подчас непростыми именами! Поскольку 
такой нелёгкий для престарелого мозга труд оказался чрезмерным, 
дед – слёг... Провалявшись месяц в горячке, приняв интенсивное 
лечение от простуды и иных расхожих болезней, Дорофей Евсеевич - 
после того как очухался - обходил святое писание стороной и с 
некоторой опаской.

	Непростой процесс изучения Библии закончился в связи с 
неожиданным и потому вдвойне радостным событием - прибытием 
Таисии!
	Старики, как и Устенька, не сразу определили - кто к ним 
заявился поутру? Разукрашенная красавица с невероятной причёской, 
в кожаной куртке, узкой диковиной юбке и чёрных облегающих 
сапожках на длинном каблуке! Такая удивит, кого хочешь, и не 
только в провинциальном городке.
	Пока старики хлопали глазами, вошедшая красавица подхватила 
на руки оторопевшую девочку,  стала её тискать и целовать, 
приговаривая:
	- Моя ж ты крошка, как я по тебе скучала! Ну, ничего - 
теперь будем вместе...
	Смахнув слёзы, поставив дочку на пол, кинулась обнимать 
родителей. Тут уж заголосили и старики. В общем, приезд 
новоявленной москвички прошёл слёзно и трепетно, как и полагается 
по русским обычаям. К тому же, Таисия привезла два чемодана 
подарков! Чем совсем растрогала своих родственников. Потом был 
торжественный обед, и долгий рассказ о столичном путешествии...

	Приехав в Москву, устроившись в сомнительной, но недорогой 
гостинице, Таисия не откладывая приступила к поискам 
возлюбленного. Однако что-то сказалось фатальное: то ли её 
провинциальное простодушие, то ли умение Ганса заметать следы, то 
ли элементарное невезение – но поиски неумолимо заходили в тупик. 
Кончались деньги и впереди маячили далеко не радужные 
перспективы...
	К счастью, на то она и столица, чтобы помочь в решении 
проблем приезжему новичку, ещё и в образе смазливой молодой 
женщины. Повествование о том, как вытащил её из неприятной, мягко 
говоря, ситуации некий московский таксист, выглядело сумбурным, 
не всегда последовательным, но волнующим. В процессе 
словоизлияния Таисия то брызгала слезами, то умилялась; иногда 
долго смеялась, а то и впадала в безутешную грусть...
	Старики, следуя дочери, проделывали то же самое: и 
восторгались, и тихонько смахивали слёзы. Только Устя, съев 
привезенные конфеты, перемерив обновки, увлечённо играла 
московскими игрушками. Хитросплетения маминой столичной жизни её 
не интересовали.
	Из длинного, больше путанного, чем ясного, рассказа дочери 
родители вынесли главное - она хорошо устроилась, заработала 
приличные деньги и, найдя пристанище у мужчины, по имени Гоша, (о 
его статусе уточнять постеснялись), прижилась в Москве. Правда, 
была неясность - кто больше поспособствовал дочери: Гоша или что 
иное. Непонимание старики отнесли на свою старческую тупость и 
отсталость, вызванную неполным средним образованием. 
	Гостила Таисия недолго. Обойдя подружек, насытившись 
оглушительным эффектом от своей московской наружности, допив и 
доев привезенное – однажды уехала, забрав дочь... 
	На этот раз старики опечалились больше: привыкли к внучке, 
да и Библию не дочитали...

	Прошли годы...
	За это время Таисия с дочерью так и не навестили родные 
края, отделываясь редкими письмами. Соломея с Дорофеем уже и 
надежду потеряли увидеть воочию своих чад.    
	...И, вот, однажды старики сидели на лавочке у калитки, 
старательно,  сосредоточенно лузгали семечки и изредка 
обменивались впечатлениями. Летний вечер опускался на городок 
длинными тенями и медленно угасающим небом. Порывистый ветерок 
шевелил листья деревьев, пыльных кустарников и реденькие волосы 
Дорофея.
	- Смотри, какая краля идёт! – кивнул дед на девушку, 
показавшуюся в конце улицы. – Платком повязана, а будто не 
монашка. И платье до пяток... У нас  так не ходят...
	- Мода пошла – не поймёшь её! – поддержала Соломея. – Юбки 
носят то задница видна, то мусор по дороге подметают! Прости 
Господи за слова греховные...
	И вдруг Дорофей заволновался:
	- Не к нам ли направляется? И чемодан у ей...
	- А и правда... – поднялась Соломея с семечками на губах.
	Старушка вглядывалась в шедшую к ним девицу и всё чаще 
моргала глазами. В них отражалась полосатая палитра чувств: 
удивление, сомнение, робкая радость! Что-то в девушке было от 
юной Соломеи, кое-что от Таисии, а нечто и Дорофеевское...
	- Ну, здравствуйте! Если не ошибаюсь – дом Посадских? – 
приветливо спросила девица. 
	- Да... – замялись в унисон старики, ещё не определившись в 
своих догадках.
	- Не узнаёте, конечно. Устя я, внучка ваша... – голос у 
девушки дрогнул.
	Опомнившиеся старики со слезами кинулись обнимать выросшую 
внучку.
	- На долго к нам?- оторвавшись от Усти, осмелился спросить 
дед.
	- Наверное, навсегда... – неожиданно твёрдо, с лёгкой 
печалью, ответила девушка.
	Её ответ стал понятен чуть позже, когда закончился 
праздничный ужин и расспросы об оставшейся в Москве Таисии. О 
своей столичной жизни рассказала коротко, а о планах в родном 
городке высказалась неожиданным образом:
	- Хочу уйти на послушание в наш женский монастырь! – 
объявила внучка оторопевшим старикам. - Достала меня мирская 
жизнь...
	Девушка проворно вытерла уголок глаза и продолжила:
	- Ваша учёба, бабушка, даром не прошла, похоже...
	- Дай-то Бог, внученька! Вот только... молода ты, красива...
	- Ничего, зато кое-что повидала и попробовала... Больше не 
хочу!
	- Тебе видней... – вставил своё дед.
	Очевидно, неспроста она приняла такое решение. Однако 
подробностей рассказывать не стала, хотя Соломея и пыталась 
разговорить внучку. Свое намерение Устя воплотила быстро. Уже 
через несколько дней, собрала вещи, простилась с приунывшими 
стариками и отправилась в монастырь. Дорофей приметил, что внучка 
взяла в святую обитель бумаги Ганса Миллера! Остались такие, как 
память об учёном человеке.
	“Наверное,  хочет узнать что-нибудь об отце...” – подумал с 
тоской дед.

	Когда последний звук колокола утих, Устя ещё раз 
перекрестилась, прошептала что-то и направилась к выходу. 
Сиреневое небо вспыхнуло лучами выглянувшего из-за облака солнца 
и приветливо осветило задумчивое лицо молодой женщины, купола и 
стены святой обители.

Глава 3. Прибытие.
Возврат к оглавлению.