Первый морозец накрыл землю седым инеем, затянул тёмные лужи 
тонким льдом, украсил деревья белой накидкой и уже назойливо 
щипал всё людское, не укрытое и не утеплённое. 
	Сидя на заднем сиденье такси рядом с Устей, Тишка энергично 
показывал пальцем в окошко и увлечённо рассказывал про родные 
места. Девушка слушала с распахнутыми, блестящими глазами и 
восторженно улыбалась. Возле них, с напряжённым, думающим лицом 
покачивался Григорий - в голове ворочались, роились беспокойные 
мысли. Филька, скосив глаза в противоположные стороны, удобно 
развалился на переднем пассажирском сиденье. На его лице блуждала 
улыбка человека, выпущенного из психиатрической больницы с 
неподтверждённым диагнозом - детская шизофрения.
	Фирма в полном составе ехала к конечному пункту своих 
изысканий...

	- Ребята! – радостно воскликнул Тишка, когда машина въехала 
на вершину холма и Чудово предстало в низине, как на ладони. -  
Офис-то нашей фирмы “Хлам-90”  цел и, похоже, невредим. Теперь 
вдохнём в него жизнь под новой вывеской: “Зад-клад-90”!
	- Да, - поддержал Филька, - если считать, что накопленное 
нами в овраге дерьмо размылось дождями и, затвердев, покрылось 
льдом, то можно думать о снижении народного гнева и даже 
некоторой амнистии, касаемо нашей былой коммерции.
	- Что ещё за коммерция? С местным населением возможны 
проблемы? – забеспокоился Григорий.
      - Не беспокойся, шеф, - повернулся к Мыслителю Тишка, - 
некоторые шероховатости за прежние деяния могут иметь место, но 
наши деревенские - отходчивые, особенно после обильного угощения, 
на которое придётся раскошелиться. Да и родня не даст пропасть!
      - Ты лучше думай, как местному начальству убедительнее 
объяснить проведение раскопок под камнем, - посоветовал Филька 
главному. - А наведение контактов с односельчанами – это наша с 
Тишкой забота, как и обследование Захарки. Мы не подведём, 
надеюсь...
      - А вон и камень-изваяние! – воскликнула Устя и добавила 
восхищённо: – Действительно, окаменевший великан в шлеме!
      Дружки, взглянув на Устю, перемигнулись и остались довольны 
собой и своей деревней.
      
      			*   *   *
      Встреча с родными проходила в лучших чудовских традициях...
      Первым по ходу движения оказался Филькин дом. Время 
приближалось к полудню, селяне были заняты домашними делами, и на 
автомобиль, проехавший деревенской улицей, никто не обратил 
внимания:  давно привыкли к разного рода коммерсантам, кочующим с 
сомнительным товаром. 
      Филька вылез из лихо притормозившего такси не торопясь... 
Выпятил грудь, небрежно поправил кожаный плащ и оглянулся в 
поисках зрителей. Убедившись в их отсутствии, надул губы, 
выпрямил левый глаз и направился к калитке родного дома. Коллеги 
освободили салон автомобиля не спеша, обдумывая варианты 
дальнейшего  передвижения: то ли идти в дом к другу, то ли ехать 
дальше.
      Тем временем Филька открыл калитку, трепетно предвкушая 
эффект неожиданности от своего прибытия. Он с ухмылкой повернулся 
к коллегам и хотел помахать рукой... 
      В этот чудный момент что-то чёрное и огромное, с 
остервенелым рыком прыгнуло на блудного сына, заставив его 
отпрянуть назад! Это движение спасло Косого от больших 
неприятностей. Добротная немецкая овчарка, выронив из пасти 
солидный кусок плаща, сдерживаемая цепью залилась пулемётным 
лаем. Пока Филька приходил в себя, тупо соображая:  давать дёру 
или продолжать проникновение в родные пенаты – в глубине двора 
появилось лицо встревоженной Ксении. С неповторимым набором слов 
радости, причитания и лёгкого поругивания, она поспешила обнять 
сына. Псина, высунув язык, уже не рычала, а весело виляла хвостом 
и аппетитно поглядывала на стоявших возле автомобиля людей. Те не 
стали дожидаться конца трогательной сцены и, усевшись, поехали 
дальше. 
      
      Не менее проникновенно проходила встреча с Тишкиной роднёй!
      Коллегам Беденя своеобразно не повезло - первой их приветила 
Палашка! С непокрытой головой, в растоптанных кирзовых сапогах и 
фуфайке с засохшими кусками  навоза, она усердно складывала 
солому в стог поблизости от ворот.
      Ещё на подъезде,  Устя, увидев работающую селянку, 
восхитилась:
      - Какая рослая и большая женщина! Такая, наверное, держит 
мужика в кулаке.
      - Ещё как! – усмехнулся Тишка и скомандовал водителю: -  
Тормози!
-	Это твой дом? – спросила Устя, вылезая из автомобиля.
      - Он, родимый!  - засветился лицом парень и патетически 
провозгласил.  -  Прошу, други мои, в родовое гнездо, где был 
зачат, рождён и выпестован моими редкостной души предками!
      Услышав шум подъезжающего автомобиля, Палашка неуверенно 
обернулась... Ойкнула, выпустила вилы из рук и, шмыгнув носом, с 
виновато-растерянным видом заспешила к Тишке. 
-	Сыночек! Неужто вернулся?
      - Да, мамань, как видишь... – стушевался Тишка, смущённо 
улыбаясь.
      Не замечая остальных приехавших, Палашка подошла к сыну, 
взяла его за плечи и обняла, прижимая к груди. Несмотря на свой 
рост, Тишка оказался вровень с  матерью и чуть мельче. Ощущая в 
объятиях могучей мамаши, как неприятно хрустят кости, он еле 
сдерживал рвущиеся из горла крякающие звуки, а его попытка 
ответных действий выглядела нелепо.
      - Д-друзья м-мои... –  пытался Тишка быстрее завершить 
сентиментальный момент, - п-познакомьтесь пожалуйста...
      Наконец, Палашка оторвалась от сына и, смахнув слезу, 
поправив волосы, направилась к Усте... Та растерянно смотрела на 
приближающуюся мамашу, как на чудо-привидение. Лицо  девушки 
менялось от радостного до страдальческого...
	- Не невестку ли привёз? – просияв, поинтересовалась 
Палашка.
      - Оно бы... Да, как повернётся... – замялся Тишка, почёсывая 
затылок и поглядывая на растерянную Устю.
      - Ну, да ладно, милости просим к нам в гости, -  сгребла 
Палашка Устю в комок.
	Когда расчувствовавшаяся мамаша отпустила побледневшую 
девушку, та молила своего Бога, чтобы не упасть в обморок и 
устоять на ногах. Тишке пришлось подскочить к коллеге и 
придержать, обняв за талию.
	Мыслитель с внутренней тревогой наблюдал за процессом. Он 
явственно ощущал, как по спине заструился холодный пот, нижняя 
губа стала противно подрагивать, а ноги ослабли. Приветливо 
улыбающейся  Палашке, Григорий пытался что-то сказать, но слова 
застряли где-то между горлом и нёбом. Он протянул руку, надеясь 
смягчить свою участь и уйти от железных объятий, но пожатие 
ладони оказалось не менее пылким  – Мыслитель скривился, как от 
глотка уксуса,  и, закатив глаза, стал заваливаться на бок. Тут 
уже сама Палашка подхватила падающего мужика и тревожно спросила 
Тишку:
-	Хворый он, что ли? Губы трясутся и побледнел...
      - Дорога... Хроническое недоедание... – подскочил Тишка на 
помощь. 
      - Это мы быстро, - обнадёжила мать, - откормим, отпоим и в 
баньке отпарим! Эй, где там мои мужики-помощники? – крикнула в 
сторону двора и снова обернулась к гостям: - Милости прошу в дом.
	Обрадованные, что торжественная часть закончилась, фирмачи 
расплатились с такси и заспешили вслед радушной хозяйке. 	

	Приветственная часть с остальными Тишкиными родственниками 
прошла быстрее, мягче, хотя не менее трогательно. 
	Постаревший Петро долго тыкался в грудь сына и только 
всхлипывал. Баба Александра стояла в сторонке, тёрла глаза, 
кивала головой, словно с чем-то соглашаясь, и бесшумно шевелила 
сморщенными губами. А дед Кузьма сурово осмотрел прибывших, 
каждому пожал руку, а Тишке шепнул:
      - Устинья уже тем хороша, что в два раза меньше твоей 
матери... – и твёрдо пророкотал: - Давайте-ка бабы стол 
соображать и гостей по-нашенски привечать!
      Палашка сурово зыркнула на отца! Тот сделал вид, что не 
понял намёка, и поковылял за гостями.

	На следующий день последствия обильного застолья каждый из 
фирмачей преодолевал по-своему... 
	Тишку разбудили ранние петухи. Он проворно встал, оделся; 
заглянул в спальню Усти, убедился, что девушка далека от 
пробуждения и отправился во двор. Солнце ещё не поднялось, но его 
первые лучи переливались радугой на востоке. Клубы холодного 
тумана укрывали  низину. Казалось, что село купается в облаках, 
от чего создавалось впечатление присутствия на небесах, скажем в 
раю! Дома, постройки, деревья, мычание коров и заливистый, 
настойчивый хор петухов – всё было трогательно знакомым и родным.
 	Полюбовавшись осенним утром, наполнившим тело энергией, 
зашёл в веранду за банкой с рассолом. Не переводя дыхания, выпил 
половину и отправился помогать отцу чистить коровник. 
	
	Устя никак не могла проснуться: давно не спала в такой 
пышной постели под пуховым одеялом. Деревенские запахи, 
настоянные на молоке, хлебе и ещё чём-то истинно домашнем, 
пьянили как хмель и усыпляли. Ей снились приятные сны - будто она 
вернулась домой в своё детство...
	Больше всех пострадал Григорий. 
	За столом ему опять не повезло: он оказался рядом с дедом 
Кузьмой. Тишка с Филькой так часто упоминали  деда во время 
странствий, что Григорию поначалу было  интересно слушать 
старика, его поговорки, присказки и... тосты! Ситуация изменилась 
позже...
	- Выпьем, гости дорогие! – провозгласил первым дед, когда 
длинный, широкий стол в зале был заполнен до отказа домашними 
разносолами и украшен по всему периметру гостями, соседями и 
домочадцами. – Выпьем за моего внука, Тихона Петровича, который, 
несмотря на свою непоследовательность, не чурается и в дерьме 
покопаться - из оного может и копейку сколотить!
	- Твоя наука, дед, - подхватил весело Тишка, легонько 
толкнув Устю, - главное, правильно сформулироввть цель! А дальше 
– настойчивость и упорство, которые и железо гнут, и деньги 
куют... из ничего.
	- И чтоб извилина в мозгу шевелилась почаще, а язык во рту 
пореже...  – дополнил дед и удовлетворённый собой залпом выпил 
полную стопку.
	После второго тоста за столом установилась непринуждённая, 
раскованная обстановка: одновременно говорили все желающие, без 
напоминаний не только ели, но и пили. Баба Александра тихо 
плакала и сморкалась в уголок цветастого платка, укрывающего её 
голову. Палашка возвышалась над столом чудовским изваянием и с 
детской улыбкой не сводила глаз с сына и Усти. Где-то рядом 
копошился слезливый Петро, украдкой от жены потягивающий мутный 
напой. 
	Женщины налегали на наливку, а мужики, естественно, на 
напитки покрепче. Впрочем, Григорий сначала сопротивлялся и 
пытался пробовать женскую “забаву”. Но Кузьма пресёк это 
немужское занятие в зародыше:
	- Мужик должон быть крепок во всём и потреблять 
соответственно! – сказал дед, положив ещё могучую руку на узкие 
плечи бывшего библиотекаря. Другой, освободив стопку от вина, 
налил гостю нечто мутное. – Ты молод ещё, потому слушай меня. Мне 
уже седьмой десяток, а я могу одной левой двух мужиков... – начал 
распаляться дед, вертя перед носом Мыслителя внушительным 
заскорузлым кулаком.
	Григорий с опаской посмотрел на кулак, пытаясь предугадать 
его последующую траекторию, и согласно закивал головой. Тягаться 
в питие с закалённым кузней и долгими застольями Кузьмой 
хиловатому Григорию было тяжко. И, хотя Тишка пытался поддержать 
главу фирмы в его противоборстве, осаждая деда, - ничего не 
помогло! Вскоре парочка сидела обнявшись и нестройно тянула 
народную застольную про мороз, коня и непоеную, то есть трезвую 
жену. Потом пошли лобызания, перешедшие в долгие объятия с 
клятвенными заверениями в нерушимой дружбе, глубочайшем уважении 
и даже... любви. 
	Окончание праздничного вечера Григорий не помнил. Тишка с 
Палашкой отнесли обмякшее, со слабыми признаками жизни тело в 
одну из спален.
	Проснувшись, глава фирмы долго не мог сообразить о месте 
своего пребывания. Вначале ему почудился грохот волн, и он с 
крайним усилием  пытался определить, что это за море: Чёрное, 
Балтийское или Охотское. В процессе умственного напряжения, ему 
показалось, что такая важная часть тела, как голова – 
отсутствует!  Вместе неё ощущалось что-то тяжёлое, бетонное и 
неподъёмное. Во рту высохло так, что язык казался деревянным, а 
сам рот - тряпкой, высушенной и загрубевшей на полуденном 
июльском солнце. Странным являлось в этой ситуации наличие хоть 
каких-то мыслей.
	Возникший благостный лик Кузьмы, пробил где-то в левой 
височной части  смутное воспоминание о вчерашнем празднестве и 
усилил страдания. Григорий застонал и попытался вытереть высохшие 
губы.
	- Это с непривычки, - успокоил нового друга Кузьма. – Фёклин 
самогон требует тренировки. К нам бывало из других деревень 
приезжали родственники сено косить. Угостятся, а потом тоже 
маются. Однако ж через недельку привыкали так, что бедняжка Фёкла 
не успевала гнать! Так что не переживай шибко – наладится, – и 
воровато оглянувшись, зашептал: - У меня бутылка в заначке 
имеется...
	При последних словах у Григория глаза заслезились, рот 
искривился, в желудке ёкнуло, и он едва успел закрыться рукой: 
рвота упрямо рванулась на свободу! Тут вовремя заглянула Палашка 
и, отстранив отца, принесла страдальцу ведро и кувшин кислого 
молока. Вмешательство опытной, по части приведения мужчин в 
рабочее состояние, женщины было своевременным и результативным. 
Через час Григорий уже пробовал самостоятельно сидеть...

	Когда утренние, неотложные крестьянские дела были сделаны, и 
гости в разной степени оклемались, вспомнили про Фильку. Обсудить 
поход в гости к Косому собрались в спальне у Григория. Директор 
фирмы по-прежнему маялся и даже не принимал пищу. Бледный, 
полуодетый, но при памяти, он лежал, вытянувшись, на укрытой 
покрывалом кровати.
	Тишка с Устей расположились в ногах и с видом дальних 
родственников, посетивших в больнице захворавшего родича,  
энергично начали обсуждение интригующего вопроса. Видя неполную 
готовность шефа к передвижению, решили навестить товарища сами. 
Григорий в знак согласия, как перед кончиной, прикрыл глаза,  от 
чего Тишка уже засобирался отвезти жертву радушия в больницу. 
Однако успокоился, поскольку коллегой вновь занялась мамаша, 
которая по эффективности лечения питейной хвори любого врача 
запихивала за пояс.
	
	Взявшись за руки, молодая парочка вышла на деревенскую 
улицу. Тишке бросилась в глаза необычайная для этого времени 
тишина - народ будто вымер.
	- Давненько не был в деревне, - поделился ощущениями парень. 
- После города такое чувство, словно все куда-то уехали! Тихо, 
спокойно...
	- Мне кажется, вчера жизнь кипела бойчее, -  согласилась 
Устя.
	Разговаривая, подошли к Филькиному родовому гнезду. Там тоже 
никого не угадывалось, кроме  всполошившейся овчарки. И тут 
Тишкино лицо расплылось в неподдельной улыбке - по улице 
шествовал знаменитый дед Родька!
	Как и положено по статусу, впереди себя гнал хворостиной 
стайку гусей и оживлённо разговаривал... сам с собой. Увидев 
Тишку, остановился, сделал удивлённо-радостные глаза и 
воскликнул:
	- Не Вы ли, свет Тихон Петрович! О Вашем приезде слухом 
деревня полнится. По сей день благодарен вам с Филькой: и денежку 
заработал, и от дерьма ослобонился. Жаль, народ у нас недалёкий: 
не понял своей выгоды и поперёк хода встал. А ведь хорошее дело 
зачали... – и, хитро прищурившись, спросил: - Коль назад прибыли, 
знать опять что удумали, а? Али невесту привёз на смотрины?
	- Здравствуйте деда! –  расшаркался Тихон, подходя ближе и 
пожимая Родьке обе руки сразу. – Соскучились мы по родным местам, 
по матерям и односельчанам, например по Вас, да и тихо в селе 
стало... Может, чем поможем, повеселим, как бывало! – подмигнул 
он деду. – А это моя... подружка, Устя...
-	Дык невеста, али нет! – уточнил дед.
      - Всё может быть... – многозначительно сказала Устя, 
загадочно улыбнувшись в сторону Тишки.
	- Другие перья, - удовлетворился дед и продолжил: - А что 
тихо, так твой друг собрал всех, кто не при деле и может ещё 
двигаться, в клубе и даёт спектаклю на тему своих приключениев. Я 
тож, отгоню гусей и похромаю туда же, душу потешить.
	- Понятно,  наш коллега вошёл во вкус доморощенного артиста-
юмориста и даёт очередной благотворительный концерт! – больше для 
Усти высказался Тишка. – Спасибо деда за ценную информацию, а то 
мы в раздумье: куда народ подевался?
	Душевно расставшись с Родькой парочка направилась в сельское 
казённо-увеселительное место.

	Ещё на подходе к клубу стало слышно, что народу собралось 
немало, причём в приподнятом настроении: взрывы хохота так 
сотрясали постройку времён застоя, что шифер на крыше опасно 
дрожал, а входные двери судорожно дёргались на ржавых петлях, 
грозясь оторваться. Перед оббитым, с признаками былой штукатурки, 
зданием громоздилась куча велосипедов-трудяг. Рядом с ними в 
ствол ольхи ткнулась носом  инвалидка шестидесятых годов.  Перед 
крыльцом застыл знаменитый “Запорожец” с помятым задом, а рядом 
нагло примостился доходяга мотоцикл с коляской, прикрученной 
проволокой.
	- Похоже, самый разгар представления, - предположил Тихон, 
когда они с Устей переступили порог клуба.
	Обстановка в единственном клубном зале, набитом селянами до 
отказа, явно была нетрудовой и с клиническими признаками 
массового психоза. Дядька Митрий, бывший колхозный сторож, глотая 
от смеха воздух, азартно бился головой о собственные кулаки. 
Инвалид армии, дед Анисим, в экстазе завязывал алюминиевую палку 
на второй узел. Дед Гараська икал и уже синел, а кум Кузьмы, 
Прошка, не отрывал от красных глаз пропитанный слезами платок... 
На последнем, уцелевшем ряду скамеек, небритые мужики - бывшие 
трактористы - пили за Филькино здоровье самогон, который тут же 
продавала Фёкла. Дружный хохот с прибаутками и замечаниями, 
наподобие:
-	Во даёт!
-	Ну и сыпет!
      - А баба-то, баба – голая!... – не утихая, сопровождали 
излияния Фильки.
      Сам рассказчик важно расхаживал по маленькой сцене и 
периодически усаживался за полуразвалившийся стол и такого же 
качества стул. Используя поднятый указательный палец и ладонь 
правой руки для установления тишины,  серьёзно вещал:
      - ... и когда она уселась у меня на руках, нагая с огромными 
титьками, я, дорогие мои односельчане, потерял ориентацию в 
мозгах и пространстве! Все пять органов чувств так обострились – 
что я уже ничего не видел, не слышал, не ощущал и не осязал...
      Тут из зала донеслась реплика, поддержанная не хохотом, а, 
скорее, рёвом! 
      - Дык, она ж, стерва, видать тоже потерялась и замлела, коли 
не спешила слазить с тёплого местечка! Ха-ха! 
      - Да, дорогие мои, - страдальчески продолжал Филька, - ежели 
б не два быка-охранника, которые аккуратно сняли её с меня, 
лежать бы мне в каком-нибудь лечебном заведении с диагнозом: 
перевозбуждение нервной системы с контрактурой, или 
перенапряжением, некоторых важных органов тела!
      - Знать ты теперь немочный, как мужик? – поднялся в лукавом 
сомнении дед Антип.
	- Да, дед, - слёзно ответил Филька, отмахнув в паузе рукой. 
- Ты садись пока, - и продолжил: - Хоть гарем теперь заводи, чтоб 
немочь сняли жёны мои будущие, ненаглядные. 
	- А ты к Маньке-одиночке сходи, она одна энту хворь так 
вылечит, что гарема турецкого султана не хватит тебя угомонить! – 
продолжил дискуссию дед-озорник, перекрывая гогот.
	Тишка с Устей, посмеиваясь, наблюдали за представлением, 
вспоминая выступление дружка в Крыму. 
	- Это надолго, – констатировал Бедень. – Народ устал от 
будней и основательно, учитывая наличие Фёклы, настроился 
отдохнуть. Свобода, демократия - никто никого не неволит! А 
впечатлений у моего друга, как весенней воды в нашей канаве. Так 
что окончание этого маленького сумасшествия в скором времени не 
предвидится. Пойдём домой: пора шефа приводить в рабочее 
состояние.
-	Пойдём, - улыбнулась Устя.
	Выйдя незамеченными из клуба, парочка, не торопясь, 
отправилась в обратную сторону.

			*  *  *
	Короткий осенний день заканчивался розовым маревом на 
западе, оттеняя иссиня-чёрные тучи. Они медленно, но 
недвусмысленно надвигались на опустошённые серые поля. Крепчал 
ветер, набрасываясь зверем на стайку берёзок, возле которых на 
склоне холма разместилось строение, напоминающее большой шалаш. 
Его крыша и бока были обильно укрыты соломой, на которую в свою 
очередь уложены листы шифера, что придавало сооружению 
солидность, некоторую надёжность и устойчивость против 
надвигающейся зимней непогоды. На самой вершине, возвышалась 
каменная глыба, которая  в это закатное время, при взгляде с юго-
запада, напоминала изваяние головы с древним шлемом!
	Тут же громоздилась кучка свежевырытой земли, а изнутри 
доносились стуки железа о землю и приглушённые голоса. 
	Фирма приступила к раскопкам!
	Спешили до холодов врыться поглубже в землю, чтобы дедушка-
мороз не  достал своим суровым нравом и не отодвинул свершение 
задуманного.
	Работали втроём: Тишка вгрызался вглубь ломиком и лопатами, 
а Филька носил отрытую землю вёдрами наружу. Устя выполняла 
подсобные работы: следила за чистотой и порядком,  приносила из 
деревни еду  и поддерживала трудящихся морально.
	
	Григорий же, как глава фирмы, продвигал в районом центре  
организационные вопросы. Для успеха дела, пришлось пойти на выкуп 
участка непригодной для земледелия земли, включающей усыпанную 
камнями вершину искомого холма площадью менее гектара. Землю 
оформили (после недолгих и не очень расточительных уговоров) на 
деда Кузьму, который, несмотря ни  на что, стал лучшим другом 
Григория.
	Официальной целью работ объявили геологические изыскания на 
предмет мела и особо ценной глины! Для чего Мыслителю пришлось 
изрядно помозговать, телесно попотеть, но составить удобоваримое 
и правдоподобное обоснование. Поскольку мел и глина в этих краях 
водились, а завода по изготовлению кирпичей не наблюдалось в 
ближайшем  обозримом окружении, то районное начальство,  
сдобренное презентом, идею восприняло. На вопрос высокого 
начальника:
	- Раз Вы покупаете участок, то должна быть уверенность в 
обязательном наличии в указанном месте означенных компонентов: 
мела и глины?
	Григорий бодро ответил:
	- Несомненно! Предварительный осмотр местности дал самые 
положительные результаты. Вопрос только в объёме месторождения, 
или в количестве, достаточном для промышленного масштаба 
разработки.
	От таких перспектив у председателя райисполкома, обладавшего 
некоторым воображением,  даже в глазах зарябило: мелькнул 
глубокий карьер, гул большегрузных “Белазов” и, главное, призрак 
наполненной доверху районной казны от хлынувших налоговых 
поступлений! После таких сладостных для любого государственного 
чиновника образов, все необходимые документы были подписаны без 
проволочек.
	Оставалась ещё одна нерешённая проблема – Захар Мотин! Но 
Филька пообещал, что это вопрос недолгого времени. Ему поверили, 
так как клиент был на месте, а процедура обследования задних мест 
была многовариантной и неоднократно опробованной. Но, как 
повествует вековая народная мудрость: то, что кажется легко 
достижимым, часто становится камнем преткновения... пусть и 
сдвигаемым.

			*  *  *
	Наступление на Захара фирмачи начали, как только освоились в 
деревне и закончили шоковые застольные мероприятия. Однако вопрос  
с Мотиным неожиданно стало стопориться и неоправданно 
затягиваться. 
	Первый Филькин наскок, с попыткой напроситься в гости и 
передать привет с берегов Тихого океана, успеха не возымел. 
Захарка, проживая с женой, двумя детьми и стариками-родителями на 
тупиковом конце деревни, оказался не коммуникабельным и 
замкнутым. Возможно, сказывалась морская служба с долгими 
походами по морям, может - резкая смена климата или ещё чего... 
Но смотрел моряк на наивные Филькины косые глаза равнодушно, 
слушал его байки... недолго и молча уходил, не сказав на прощание 
ни слова. 
	Вторая попытка – пригласить односельчанина-моряка на день 
ангела бабы Александры, угостить как следует и обработать 
соответственно обстоятельствам - опять оказалась промашкой! Не 
ведётся мужик, хоть ты всю скотину на свежину перережь и самогон 
весь перепей!
	
	Прошёл месяц...
	Земля запорошилась первым снегом, надвигался разудалый 
праздник – встреча Нового года! Не только Фёкла, а многие в 
Чудово усиленно и кропотливо готовились к торжеству: дым с 
характерным дрожжевым запахом накрывал обширные участки 
деревенских улиц. Количество ёлок, растущих в ложбине, что в 
западной части села, подозрительно уменьшилось. Всё чаще над 
деревней нёсся предсмертный визг очередной новогодней жертвы, и к 
запахам самодельного веселящего напитка примешивался горький 
привкус палёной свиной щетины. 
	Подготовка села к очередному испытанию на прочность духа и 
здоровья двигалась в нужном, неизменном направлении...
	Тем временем, как уже случалось в трудные моменты, выручила  
Фильку, в его мытарствах с Захаркой, Устя! Как-то вынес Косой 
ведро с землёй и остановился передохнуть. Устя, раскладывая на 
импровизированном столике еду, сказала:
      - Я вот всё думала, как нам управиться с моряком и кое к 
чему пришла...
	В глазах у девушки загорелись бесовские искорки. Филька 
вскинул брови вверх, собрал глаза и высказался:
	- Да ну? А, впрочем, не стоит удивляться, что тебя посещают 
идеи. У нас с Тишкой от непосильного копания и таскания родной 
землицы, не то что мысли – мыслишки не рождаются. А если что и 
появляется, то низменное, вроде поесть, поспать и в нужник 
сбегать – от чего ощущаешь себя на уровне Родькиного гуся. Так 
что кайся как на духу – что надумала?
	Беседа коллег долетела до Тишки, ударно капавшего землю. Он 
приостановил трудовой порыв и вылез из ямы: передохнуть, 
подкрепиться и заодно услышать умное слово.
	- Вспомнила твою байку про Емельяна - отца Захара...
      Внимательно выслушав предложение девушки, парни остались 
довольны. Потом обсудили детали предстоящего действа и 
удовлетворённые, приступили к обеду. 
      
      Осуществить задуманное договорились на Рождество. 
      Центральной фигурой мероприятия, стержнем проекта определили 
Фильку. Чтобы наверняка заманить Мотина, поставили задачу – 
закалить косоглазого до уровня моржа с берегов Ханты-Мансийского 
округа. С этой целью по утрам  Фильку в одних трусах  вытаскивали 
на мороз, обливали ледяной водой из ведра, а затем на кухне 
отогревали  рюмкой первача и кипятком в тазике. И так несколько 
раз по нарастанию как длительности, так и количества повторений.
	Истязание проводили на Филькином подворье. Ксению, чтобы не 
падала в обморок и не звала на помощь соседей и милицию, 
отправили в соседнюю деревню, к родственникам, помогать печь 
пироги.
	Поначалу казалось, что Филька не выдержит экзекуции...
	После первого сравнительно благополучного цикла, он упёрся 
как бычок, который первый раз увидел тёлку.
	- Сил нет и возможности отпали... – лепетал посиневший и 
дрожащий коллега. – Избавьте от мучений, а то кончусь безвинно...
	 Однако дружно посрамлённый, уличённый в малодушии, 
неуважении к товарищам и общему делу, троекратно осенённый Устей 
крестным знамением, продолжил страдать. 
      К концу мученической недели появились стойкие признаки 
закалки: количество вылитых вёдер перевалило за десяток  
(соответственно, и число выпитых рюмок); кипяток уже был не 
нужен. Но, главное, Филька так пристрастился к ледяной воде и 
крепкому питию, что пришлось его придерживать в неуёмном рвении и 
даже увещевать!

                        *  *  *
      На Рождественские праздники в Чудово чудили. Целыми днями по 
улицам ходили ряженные: черти, лешие, ведьмы, цыгане.  Водили 
хороводы, катались с горок; если хватало снега – строили ледяные 
крепости и отвоёвывали их друг у друга снежным боем. В этом году 
погода позволяла всё: метровые сугробы при десятиградусном морозе 
веселили не только глаз и душу, но и располагали к молодецким 
забавам.
      Фирмачи, старательно обойдя дворы, предложили деревне новый  
вид рождественских состязаний – купание в проруби! Веселящийся 
народ  воспринял неординарную идею с энтузиазмом и от мала до 
велика повалил на представление.
      Соревнование подгадали в том месте подзамёрзшей канавы, что 
напротив дома Захарки Мотина. Мероприятие обставили с праздничным 
размахом, солидно и достойно: у проруби громоздился стол, 
уставленный выпивкой и закусками; играл штатный гармонист Стёпа-
лапоть, а ему вторил хорошо спевшийся на похоронах и поминках хор 
старушек.
	Захарку, как и всё его семейство, по идее, не могло оставить 
безучастным скопление народа в непосредственной близости от дома. 
Однако Мотин только подозрительно выглядывал со двора. 
	Тем временем Тишка начал представление:
	- Уважаемые односельчане! Предлагаем вашему вниманию 
водноспортивный конкурс под  девизом: “Бывалый моряк в воде не 
тонет, в огне не горит и на морозе не стынет!”
	Толпа слегка заволновалась, а дед Антип визгливо выкрикнул:
      - Моряков-то у нас маловато будет, да и те, могет, и моря не 
видали!
      На что Тишка резонно заметил, озорно оглядывая сельчан:
      - Моряков маловато, но это ж первостатейные морские волки, я 
так думаю! Захарка Емельянов... Кстати, а где он?
      - Видать до волка не дотягивает, - загоготала женская 
половина. - Услышал про ваше состязание и заране приболел!
      - Так вот, - продолжил Тихон, - главное, дух должен быть 
морской. А таких у нас в селе, скажу я вам, немало. Так что - 
смелее мужики!
      - Условия изложи и про приз!  - вылез из толпы дед Родька. – 
Могет и я с молодыми потягаюсь... 
      - Как бы тебе, Родька, мороз не отщипал то, что гуси не 
дощипали! – под общий хохот выкрикнул, шамкая беззубым ртом, 
Гараська.
      Переждав смех и шутки, Тишка продолжил:
      - Условия простые: окунуться три раза в прорубь и не 
утонуть; выпить стакан первача и не сгореть; а, главное, - 
выстоять на морозе после купания больше других! Стояние 
прекращается в следующих случаях: при очевидном посинении моряка, 
наличии крупной гусиной кожи и отчётливого стука зубов.  Приз в 
духе времени – сто долларов! Время по секундомеру, - и Тишка 
продемонстрировал прибор, заимствованный в школе.
      Толпа ещё больше заволновалась, послышались выкрики, 
замечания, предложения и сомнения:
      - За сто долларов можно и нырнуть, это ж сколько моих пенсий 
будет? – опять захорохорился Родька.
      - Не меньше пяти, дед, - подзадоривали гусятника рядом 
стоящие молодые парни, раздумывая над условиями конкурса.
      
      Тем временем Захар Мотин уже подошёл и вникал в 
происходящее, оставаясь чуть в стороне. Тишка его приметил и с 
воодушевлением продолжил:
      - Для затравки и показательного выступления первым 
приглашается хорошо вам известный Филимон Анисимович Доумкин! 
Хоть он на флоте и не служил, но дух имеет отменный, настоящий 
морской!
      Толпа взорвалась криками, смехом и овациями. Бедень махнул 
рукой и Степа-лапоть заиграл вальс “На сопках Манчжурии”, а хор 
старушек удивительным образом подстроился под эту мелодию и 
затянул отходную (отпевание усопшего). 
      Филька бодро вышел на авансцену перед столом, 
поприветствовал зрителей высоко поднятыми руками, лихо 
разоблачился до плавок и, подгоняемый одобрительными выкриками 
зрителей, смело направился к канаве.
      Толпа пришла в движение и вплотную придвинулась к месту 
действия. Филька с видом, будто он не на морозе со снегом, а под 
палящим солнцем на песочке черноморского пляжа, подошёл и 
уверенно плюхнулся в прорубь. Селяне, как на свадьбе, стали 
дружно считать количество Филькиных погружений:
      - Р-а-з! Д-в-а!
       Окунувшись три раза, исходящий паром, Косой довольно шустро 
выкарабкался из проруби и был встречен одобрительным воем сельчан 
и полным стаканом водки. 
      Всё это время Тишка демонстрировал показания секунтомера. 
После выпитого горячительного, Филька попрыгал на месте и стал 
краснеть. Признаков посинения и гусиной кожи не наблюдалось! 
      Из толпы уже неслись предложения - отдать приз Фильке, но 
Тишка напомнил собравшимся, что это показательное выступление. 
      
      И тут к столу подвалил дед Родька...
      - Эх, не пропади ты, моё стадо гусиное!  Одевайте своего 
каскадёра и наливайте мне, уважив года, стопку для разогреву - 
буду состязаться!
      Народ ахнул! 
      Фильку уже вытерли полотенцем, обули в валенки и одели в 
овчинный кожух. Парень распахнул глаза в разные стороны и 
расплылся в хмельной улыбке с оттенком детской 
непосредственности.
      - Это ж “скорую” надо заранее вызывать, дед!  - потешался 
народ.
-	Кто за гусями присматривать будет?
-	А завещание оставил?
      Тишка было засомневался в успехе деда, но видя его 
решимость, налил и подал смельчаку полстакана первача. 
Залихватски выпив, крякнув для порядка и занюхав рукавом, дед 
стал разоблачаться.
      Эта процедура в исполнении Родьки при помощи Тишкиных 
ассистентов, Усти и Григория,  вызвала бурю восторга и веселья. 
Но дед невозмутимо и по-крестьянски деловито разделся, оставшись 
в цветастых, латаных  длинных трусах. Затем обернулся к 
сельчанам, поклонился в пояс и трижды перекрестился, глянув на 
хор. Степан-лапоть заиграл марш “Прощание славянки”, а старушки, 
закончив петь что-то плачевное, интенсивно покрестились и опять 
заголосили отходную.
      Развернувшись по-солдатски чётко, дед, скрипя суставами, 
поплёлся на своих кривых к проруби. Тут у  края канавы храбреца и 
подстерегла неприятность. Вода, оставшаяся от Фильки, замёрзла и 
захмелевший дед, ослабив бдительность, поскользнулся и резво 
полетел в прорубь! 
      Вверх взмыл столб воды, обдал брызгами изумлённых 
неожиданным поворотом  зрителей и организаторов состязания, и 
резким шлепком опустился обратно, расходясь кругами... Тело деда 
с развевающимися трусами белело возле дна, явно не собираясь 
всплывать...
      Тишка растерянно оглянулся на Фильку, лихорадочно соображая: 
то ли самому спасать деда, то ли напрягать штатного закалённого 
пловца. Толпа на мгновение притихла в шоке, гармонист стушевался, 
и только одна старушка (глухонемая) продолжала страдальчески 
петь...
      Филька уже сбросил кожух и подошёл к канаве, когда, опережая 
его, ласточкой взвилось тело и ушло в прорубь под воду. Через 
секунду показалась голова Захара со скрюченным телом Родьки. 
Фирмачи кинулись к Мотину и с ношей помогли выбраться на берег.
      И здесь отличился Григорий!  
      То ли от смекалки, то ли от нетерпения, но он в суматохе 
импульсивно,  потому незаметно для всех, ухватился за трусы 
Захара и оставил того нагишом. Взволнованные зрители и сам герой-
спаситель не сразу заметили конфуз. Григорий же успел разглядеть 
родимое пятно до того, как обнажённого Захарку прикрыла своим 
пуховым платком подоспевшая жена. Гневно взглянув на любопытных, 
она утащила мужа домой, не дав получить заслуженные почести.
      Потом деда уложили на тёплые фуфайки и кожуха, выдавили из 
него воду, растёрли тело, угостили пришедшего в чувство честно 
заработанным стаканом водки и под марш из кинофильма “Весёлые 
ребята” с  пением старушек  “слава тебе господи...” повели домой. 
      
      Сто долларов дед хранил до конца дней своих... А Захарку 
Мотина с тех пор зауважали все, в особенности некоторые 
неравнодушные, слегка озабоченные половыми проблемами, глазастые 
девчата...

Глава 16. Чудо.
Возврат к оглавлению.