Лес гудел так, что раскалывалась голова. Казалось, в неё 
забрался и нагло хозяйничал ветер со всего белого света. 
Гордей то проваливался в бездонную яму, то летел вверх. В 
обоих случаях захватывало дыхание, а голова будто отделялась 
от тела и двигалась параллельно. Эти действия сопровождались 
видениями из далёкого и близкого прошлого. Мелькали картины 
беспризорного детства, укоряющий взгляд Светланы Ивановны и 
светлый, ангельский образ Ани! Она кружилась в облаках на 
невесомых белых крыльях и собиралась что-то сказать ему, но 
новый порыв ветра уносил Гордея. “Почему Аня? – гудело в 
голове. – Неужели с ней случилось ужасное - её убили, и она 
отправилась на небо, в Рай? А где Бытин?” Воспоминание о 
сержанте навеяло мысли о Сироткине. “Если Сироткин воскрес, то 
ход следствия может серьёзно измениться. Понимаешь ты это, 
Аксён?” – “А то как же, товарищ капитан!” – ответил 
появившийся вдруг Бытин голосом Ани. – “Мы Вам сейчас 
поможем...”
	Аня сидела на краю кровати и меняла водные компрессы на 
лбу Гордея. Сотрясение мозга, отравление болотным газом и 
нервные переживания вызвали резкое повышение температуры. 
Поэтому Сизов метался в бреду. 
      Обстановка древней деревянной избушки на забытом острове 
создавала ощущение сказки, немного мрачноватой, но волнующей 
своей необычностью. Аня как сестрица Алёнушка спасала только 
не младшего, а старшего и не брата, а умного и уважаемого ею 
человека. Глядя как мечется Гордей, прислушиваясь к его 
бессвязным словам, она думала, что с некоторых пор этот 
мужчина и его работа стали частью её жизни. Она даже не 
заметила тогда, в кабинете Пужаного, что исчезновение Гордея 
испугало...
      Тем временем Хитрый топил печку,  грел в чугунке чай на 
травах и готовил незамысловатое кушанье из своих 
“партизанских” запасов. В избушке горела керосиновая лампа, на 
улице темнело. День же начинался так...

      Когда Ужов, Аня и Сидора прибыли на островок. Гордей всё 
ещё находился в бессознательном состоянии и был не 
транспортабелен. Оба деда пытались привести его в чувство, но 
безуспешно. Собрались соорудить для капитана носилки, но  
Евстигней, как знаток особенностей топинского болота и бывший 
вояка, сказал, что мужику достаточно одной ночи, чтобы 
“ослобониться от болотного духу и поправить голову”. Деду 
поверили, и, оставив с капитаном Аню и Хитрого (как охранника 
и кухарку),  отправились на “большую землю”.  Егор спешил 
доложить Пужаному, что разыскиваемые нашлись. 
      Однако появились новые аспекты. Дело в том, что бывший 
партизан Пантелей-Хитрый дал промашку: плохо связал “болотных 
злодеев”, Кузю и Саню.  И когда захотел похвалиться перед 
лейтенантом Ужовым и повёл его в сарай продемонстрировать 
арестованных, то чуть не расплакался от обиды - лиходеи 
исчезли! У стопки дров лишь валялись обрывки трухлявых 
верёвок. 
      - Да, гражданин Коровин, - качал головой Егор, - с 
бандитами нельзя терять бдительности. Ну, да ладно, давай-ка 
составим заявление о покушении на жизнь и снимем показания... 
И кто там ещё объявлялся, кроме этих двоих?
      - И тут дали маху! – с досадой махнул рукой дед. – 
Заглянула морда и - ходу! Но, покарай меня Бог, это их 
сподвижник. Уж больно часто поминали некоего шефа.
-	Описать сможете?
      - Надо помозговать... Глаза вроде помню...
      - В охотничье он был одет, - ввернул Евстигней.
      Ужов аккуратно записал показания стариков, походил вокруг 
избушки и вернулся к Гордею. Но разговор с ним был не 
возможен, поэтому фамилия Сироткина для Ужова не прозвучала. С 
тем он и отправился с острова.
      
      Наконец, ближе к полуночи, после очередной кружки чая, 
которым Сизова поили как ребёнка, он вновь открыл глаза. 
Увидев Аню,  решил, что видения продолжаются и прикрыл веки. 
Однако, отчётливый знакомый голос подсказал, что в этот раз 
всё происходит наяву.
      - Как себя чувствуете, товарищ капитан? – склонилась  
девушка.
      Гордей встрепенулся, открыл глаза и, подбирая слова,  
произнёс:
      - А я думал, что ты мне кажешься. Уж таким ангелом 
приснилась! Я даже испугался: неужели наш милый помощник 
собрался в небесные дали...
      - Вы ещё и шутите... Значит дело к поправке пошло.
      - Да, Аннушка, меня так треснули по голове, что, видимо, 
до сих пор не оклемаюсь. Однако... –  Гордей поднатужился и 
сел, - твоё присутствие явно ускорило моё возвращение в 
бренное бытие. –  Сизов опустил ноги, мотнул головой и встал.
      - Как после наркоза! – констатировал он. - Кстати, как ты 
сюда попала?
      Повеселевшая девушка взяла капитана за руку и коротко 
пояснила, как здесь очутилась. Потом они вышли из-за 
занавески: Хитрый расставлял на столе алюминиевые мыски, 
чугунки, деревянные кружки-ковшики и другие столовые 
принадлежности. Тут только Гордей понял, как голоден. Дед, 
увидев ожившего, невинно пострадавшего человека, блеснул одним 
глазом и пригласил парочку к столу.
      За окном утихло. Только унылый крик какой-то птицы  время 
от времени сотрясал установившийся покой. Гордей сел за стол, 
осмотрел стены и потолок, перевёл взгляд на древнего деда и 
задержался на Ане, выглядевшей сказочной принцессой. Тепло 
усмехнулся и с неожиданным восхищением проговорил, обращаясь 
больше к “принцессе”:
      - Как в сказке!
	
      		*   *   *
      Сироткин сидел в охотничьем домике с кружной клюквенного 
кваса и ждал Рохлю. В голове проносились события последних 
дней, изменившие всё течение его размеренной, устоявшейся 
жизни...
      
       В тот “смертный” день они договорились с Даниилом 
поохотиться. Чтобы мероприятие прошло в лучших традициях 
разбогатевших “новых”, прихватил с собой двух разбитных 
подружек, Лиду и Нину.
	С Лидой, жгучей брюнеткой, познакомился на днях, когда 
проезжал мимо сверкающего огнями ночного клуба “Оленьи рога”. 
Девушка одиноко стояла возле автобусной остановки при полном 
“параде” и, блестя большими глазами,  голосовала высоко 
поднятой рукой заметно покачиваясь. Разумеется, проехать мимо 
подгулявшей красотки Нил не смог...
	Подружку Нину взяли для Рохли. Её откровенный парик из 
белокурых волос и густой макияж на лице Сироткину не 
понравились: под париком чудился короткий “ёжик”, под кремами 
– морщины, а за густой помадой на губах – вставные зубы. Но 
времени переигрывать и искать новую утеху для делового 
партнёра не было. “После третьей рюмки, пойдёт и эта, вид-то у 
неё приличный и фигура в порядке”, - успокоился Нил, бросая 
короткие взгляды на девушку.
	Ехали весело! Гремела во всех четырёх колонках, 
встроенных в двери, музыка. Девушки рассказывали пикантные 
анекдоты, раскованно хохотали, а Нил их поддерживал. Ничто не 
предвещало плохого. Когда проехали топинский пост ГАИ, веселье 
в салоне дошло до той точки, что пришлось остановиться. Нил 
наклонился к Лиде, её соблазнительным коленкам, и...  на 
голову обрушилось нечто тяжёлое! В уходящем сознании успело 
мелькнуть: “Неужто дерево упало сверху?... А, кому ещё?...”  
Потом наступила  долгая кромешная тьма...
	Очнулся от холода... Голова казалась тяжёлым, неподъёмным 
камнем, всё тело дрожало и было чужим. После продолжительного 
моргания, стал различать окружающую обстановку. Пригляделся: с 
потолка лился сумрачный свет от мутного плафона, слева и 
справа  ровными рядами стояли столы, на которых что-то лежало 
укрытое серо-белыми, с грязными пятнами, простынями. Перевёл 
взгляд на себя: того же качества простынь под самый подбородок 
и, очевидно, такой же стол. 
	“Как в морге...”, - подумал безразлично Сироткин и вдруг 
резко сел. Осмотрелся более осмыслено, принюхался, глянул на 
своё голое тело и – ужаснулся! “Точно – морг!” Приторный, 
сладковатый, намешанный с формалином, ни с чем не сравнимый 
запах, не различаемый до сих пор, ударил в ноздри. Дыхание 
перехватило!  Первый и последний раз в жизни Нил почувствовал, 
как на голове самостоятельно поднялись волосы, а тело забилось 
в ледяной лихорадке. Дальше мысли понеслись с ускорением. 
“Меня хотели убить! Для чего подкинули девочек... Ну, да 
ладно, разбираться пока некогда. Ясно, что надо выбраться 
отсюда незамеченным: узнают – добьют, сволочи!... – Однако 
сознание вновь возвращалось к началу: -  Кто ж это мог 
заказать, а?  Рохля? Вряд ли... Неужели москвичи? Или те, что 
Задию засадили в психушку. При последней встрече он ударился в 
транс, но, чтобы свихнуться? Не такой он человек...”
	С такими обрывками в голове, Нил слез со стола, обмотался 
простынёй и на цыпочках подошёл к двери, осторожно открыл её и 
выглянул. Скорее всего, был конец рабочего дня или даже ночь, 
так как коридор был пуст. Без определённого плана действий, 
оглядываясь, пошёл к двери, что чернела в конце коридора. Где-
то на средине пути открылась одна из боковых дверей и из неё 
вышел человечек в обшарпанном синем халате и мутными глазами. 
Небритое рыхлое лицо и встрёпанные рыжие волосы говорили о 
тяготах выбранной профессии.
	Человечек с усилием раскрыл пошире глаза, разгоняя муть, 
шатнулся и подчёркнуто чётко  произнёс:
	- Ты чё, Муха, в душе был? А... как там водичка? Мне бы 
надо тоже... а то голова...
	Он наклонил голову, как бык на арене, и рискованно 
шатнулся. Нил промямлил, что водичка отличная и надо спешить, 
а то ведь может кончиться. Мужик выпрямился, но Сироткин уже 
обошёл работника морга и поспешно нырнул в комнату, ту самую, 
из которой появился небритый. Сироткин рисковал, но 
справедливо полагал, что если здесь окажется ещё кто-нибудь, 
то наверняка не менее пьяный и тоже не сразу разберётся что к 
чему. А голому человеку нужна одежда. 
	Нилу повезло, его расчёт оправдался: на кушетке храпел 
ещё один трудяга, а рядом стоял шкаф с одеждой!
	Наскоро выбрав костюм и брюки (оказались маловаты); 
стянув с почивающего субъекта туфли (оказались великоваты), 
кое-как оделся и поторопился оставить, мягко говоря, 
мрачноватое место. Но выходная дверь была закрыта! Вернулся 
назад к храпящему (небритый, похоже, застрял в душе), и, к 
счастью, на столе нашёл связку ключей.
	Улица встретила ночной прохладой и тягостной тишиной. Нил 
не стал идти по дорожкам, а сразу же перемахнул через 
низенький дощатый забор и вышел к проезжей части дороги. 
Транспорт останавливать не стал и  к себе, в загородный дом, 
добирался пешим ходом, на что ушло много времени. На Востоке 
заметно посветлело, когда очутился у своих ворот. 
	Заспанный сторож, дворник и иных дел мастер, заслуженный 
огородник-пенсионер, кряжистый, подслеповатый дядя Влас, долго 
в глазок разглядывал раннего гостя  и отказывался признавать 
хозяина. Более того, стал угрожать:
	- Вызову милицию, ежели будешь надоедать! Хозяин, царство 
ему небесное, убиенный и вскорости будет захоронен. А тебе, 
несчастный человек, пить надо бы менее, тогда и нашёл бы свой 
дом! Верю, что ты знал моего хозяина, но это не причина, чтобы 
ломиться в дом к покойнику.
	Не отойдя полностью от последствий покушения (слабость в 
теле, тошнотворное головокружение), пройдя немало километров, 
Нил в чужом коротком костюме выглядел похудевшим, осунувшимся 
и действительно был не узнаваем. Да и голос охрип от холода и 
голода.
	- Вынеси хоть воды попить, дядя Влас! – взмолился Нил.
	Дядя, очевидно, стал просыпаться и уловил, наконец-то, 
знакомые нотки в голосе настырного гостя. На всякий случай 
решил уточнить:
-	Так как же это вы, Нил Захарович... убили ведь?
      - Не до конца, родной, не до конца добили! Очухался  в 
морге и сбежал. Случай, в общем-то, не исключительный, 
согласись. Люди и в гробу оживали...
      Сторож проснулся окончательно, небо совсем посветлело, и 
он разглядел в изнурённом человеке своего хозяина. Потом была 
горячая ванная, сытный завтрак и беспокойный, но 
оздоровительный сон. 
      Лёжа в постели, Нил более спокойно обдумывал своё 
теперешнее положение. Мысли лезли те же. Итак, кто на него 
покушался? По большому счёту, в его бизнесе конкурентов 
хватало, подозревать можно многих. И всё же... Ким Ваганович? 
Он больше партнёр, хотя и пострадавший, и к тому же в 
“психушке”. Рохля? Пока взаимовыгодные отношения без видимых 
противоречий. Жук из Москвы? Ещё не пересекались... Брехтич? 
Вот мэр... Может снова позарился на консервный завод? Или сам 
влез в... нефть?
      От дум голова разболелась, и стало давить в виски. “Одно 
должно быть ясно точно – Рохля ни при чём! – подвёл некоторые 
итоги Нил и достал трубку мобильного телефона. – Позвоню ему и 
попрошу помочь переждать беспокойное время, а заодно поискать 
охотников на мою душу... грешную”.
      Чтобы не поранить психику партнёра, Нил, после того как 
услышал знакомый голос, вначале коротко объяснил своё 
воскрешение, а потом приступил к делу. Даниил долго молчал, 
переваривая услышанное, особенно факт возвращения человека с 
того света, а потом сказал обрывочными фразами натужно 
откашлявшись:
      - Едь на заимку. Скоро буду. Что-нибудь придумаем...

	Как человек не бедный, Нил имел, кроме “Мэрса”, 
остающегося в милицейских руках, ещё несколько иномарок. Ехал 
на охотничью заимку на чешской “Шкоде” приодетый, надушенный и 
в тёмных очках. С собой прихватил портфель, тот самый, с 
которого началась эта история. Сторожу, дядьке Власу, строго 
наказал - о своём появлении никому не докладывать и ничего не 
объяснять, в том числе и милиции. 
	Егерь Михеич встретил Нила как всегда благожелательно и, 
попыхивая трубкой, загадочно сверкая прищуром глаз, проводил 
гостя в охотничий домик. Там, за кружкой домашнего кваса, Нил 
и дожидался  Даниила, который в это время отвозил Кима 
Вагановича и Писаку в больницу.  
      Мысли у Рохли после разговора с “воскресшим” спутались 
так, что он еле избежал аварии. Обошлось... Отвлёк и развеял 
сумрачное настроение “горячий” приём, оказанный персоналом 
психолечебницы. 

	В тот вечер вместо приболевшего штатного охранника на 
вахте дежурил Грабарь. Как у бывшего пациента означенного 
учреждения у него случались отходы от реальности. Увидев Задию 
с Писакой в сопровождении мужчины с бегающими глазками, он 
ощутил смещение нервных центров в теменной части и дымчатое 
затемнение в глазах.
	К тому времени Ким Ваганович вновь почувствовал себя 
высоким начальником, поэтому уверенно возглавил процессию и 
первым вступил в объяснение с дежурным. Грабать помнил, каким 
отпускал Задию на волю, поэтому сразу же решил, что тут либо 
подмена больного, либо галлюцинации в глазах!
	На слова Кима Вагановича:
	- Мы к главврачу! Отворяй ворота...
	Грабарь побелел, перестал моргать и никак не мог понять, 
что от него хотят. Он дёргал головой, тупо смотрел на зама 
мэра и продолжал сидеть в вахтёрской будке.
	- Ты что, дорогой, оглох? Или некормленый с утра? Отворяй 
говорю! – уже кричал Задия. – Чёртова больница – никакого 
порядка!...
	В ответ Грабарь сглатывал слюну, согласно кивал головой и 
оставался в том же неподвижном положении. Заволновался и 
Писака. До его нестойкого разума стало доходить, что возникшая 
было свобода уплывает, а впереди маячит перловка на воде и 
подзатыльники санитаров. Да и избыток информации, полученной в 
ходе похищения, давил всё настойчивее. Марк побледнел, 
затравлено оглянулся, оттолкнул Рохлю и кинулся бежать. Такое 
развитие событий в планы Даниила не входило, и он бросился 
вдогонку! Опешивший Ким Ваганович, который собирался 
официально покинуть лечебное заведение, с большей яростью 
накинулся на отупевшего Грабаря.
	Положение спасла старшая медсестра Лиза Темофеевна. 
Услышав крики, она заглянула на проходную и была несказанно 
обрадована появлением Задии! Всё-таки исчезновение пациента 
оставалось на её совести. Да и пристальное внимание милиции и 
некоторых контролирующих органов, которое могло усилиться 
после визита Сизова, не на шутку встревожили Льва Борисовича. 
Он подозревал, что Холмс наболтал следователям лишнего и 
чрезвычайно нежелательного. Главврачу пришлось прибегнуть к не 
совсем законным мерам. Самого Холмса надёжно “отключили” и 
изолировали в отдельной палате. Дабы упредить последствия 
излишнего любопытства Сизова, Пёсин намеревался разузнать про 
его планы. Намечалось и другое... Возвращение больного 
чиновника высокого ранга было крайне необходимо!
	- Вы к нам, Ким Ваганович! – неподдельно обрадовалась 
медсестра. – Так заходите...
	- Да вот... не пропускает, статуя византийская! – чуть 
было не выругался Задия.
	При виде старшой медсестры у Грабаря на время извилины 
мозга совместились с центрами и он вышел, наконец, из 
состояния полного отупения. Проворно вскочив, открыл дверь и 
заискивающе склонился. В этом поклоне, кстати, благодаря 
наступившему просветлению, было больше иронии и театральности, 
чем слепого угодничества. Тем не менее Задию пропустили. 
      Рохля же отлавливал Писаку и, как оказалось, 
безрезультатно, чему помогла наступившая ночь. Пока Даниил 
преодолевал заграждение, Марк пролез через заборную дыру и 
исчез как то привидение в древнем  замке. “Хоть в милицию 
заявляй!” – внутренне сокрушался Рохля, отдыхая от интенсивной 
беготни вокруг больницы. Однако, когда он снова пришёл на 
проходную, то понял, что принимать какие-то меры к поискам 
беглеца не стоит. Во-первых, сам Даниил не знал имени 
активного больного, а, следовательно, и говорить было не о 
ком, а во-вторых, Марк уже никого не интересовал и был надёжно 
списан из числа пациентов психической лечебницы.
      
      Разговор Рохли с Сироткиным был долгим...
      За то время, что они познакомились, произошло множество 
событий, которые создали в голове Даниила больше путаницы, чем 
определённости, особенно в “нефтяном” вопросе. Он надеялся, 
что Нил многое прояснит. Последний, в свою очередь, не спешил 
раскрывать карты: срабатывала деловая привычка, выработанная 
за последние годы,  не спешить делиться информацией! Он уже 
догадывался, в чём причина умопомрачения зама мэра города. 
Нефтяной бум Нилу виделся в ином свете, чем некоторым его 
участникам. На данный момент его больше интересовала 
собственная жизнь. 
	- Мне бы надо отсидеться в надёжном месте, пока поутихнут 
страсти, - говорил Сироткин, потягивая напиток. – Заодно 
разузнать, кому мешает моё присутствие на этом свете. Как ты 
считаешь и смотришь на то, если воспользоваться твоей заимкой? 
Михеич, вроде, надёжный мужик...
	- У меня есть получше местечко, - забегал глазками 
Даниил, - остров на болоте с избушкой на каменных ножках! – 
хихикнул он. – Ты лучше проясни про нефть: кто, в конце 
концов, владеет болотом или собирается... приобрести. А то 
слухи ходят разные... Слышал, и ты закидывал сети...
	- Закидывал... Вернее, пробовал, - медленно, с раздумьем, 
проговорил Нил. – Но не для себя, а в интересах Задии, через 
подставную фирму. 
	- Что за фирма? – напрягся во внимании Даниил. 
	- “ГлуБур”. Но искать её бесполезно. Скорее всего, её и 
след простыл. А ты, я смотрю, всерьёз приболел нефтью? А как 
же москвич Жук? И он туда же? Не помешает? Лично я из этой 
игры вышел: жизнь дороже. Расскажи-ка лучше подробней про 
остров!
	- ГлуБур... знакомое название... – протянул Рохля и тут 
же загорячился. -  Там, на острове, всё будет окей! Ты не 
спеши. Про Жука правильно вспомнил. Не буду скрывать, я 
собирался втереться в его банду и поиметь свою долю. Но, 
чувствую, просчёт вышел: не нужен я ему скоро буду  Ветер 
подул в другую сторону. У Задии, я так думаю, мозги снова 
становятся на место, они могут снюхаться с Жуком. Естественно, 
куда тут мне...
	Здесь Рохля подробно рассказал о похищении Кима 
Вагановича из больницы, его “просветлении” и келейной беседе с 
Жуком. Про Писаку не стал упоминать.
	- О чём они говорили, я не знаю, - волновался Рохля, - но 
Ваганович ехал в больницу вполне вменяемым.
	Сообщение о возможном выздоровлении Задии заставило Нила 
глубоко задуматься... Из дальнейших душевных излияний Рохли 
становилось ясно, что он хотел бы совместно с Сироткиным найти 
способ обойти Жука  в болотно-нефтяном вопросе. Пока Даниил, 
раскрасневшийся от нахлынувших планов, излагал свои намерения, 
Нил его не перебивал, а внимательно слушал и интенсивно 
размышлял.
	Наконец, к позднему вечеру, когда усилилось волнение леса 
и в окно заглянули густые сумерки, договорились действовать 
совместно. Обрадованный, что уголёк  мечты вновь стал 
разгораться, Даниил устроил Нила на ночлег и пообещал с утра 
прислать двух боевых хлопцев, которые проводят на остров. 
	- Держи меня через мобильник в курсе всех дел! – на 
прощание наставлял Сироткин своего партнёра. – И отслеживай в 
прессе, да и так, если получится, информацию по моей персоне!
	- Всенепременно! – сиял Рохля, будто полная луна на 
чистом ночном небе.
	
      				*   *   *
	Человек в затёртом, неоднократно перестиранном халате, с 
высоко поднятой головой и сосредоточенным лицом, торжественно 
шествовал по затемнённым тротуарам Бургорода и, разумеется, 
привлекал внимание  поздних прохожих. Большинство оценивало, 
мягко говоря, странного человека правильно. “Псих, что ли?!” – 
недоумённо думали одни. “С больницы сбежал, бедняга! – 
сокрушались другие. – С их лечением и кормёжкой не только 
сбежишь – рёхнешься!”  “Жена выгнала...”,  – жалели бывалые.
	Тем временем Писака приближался к своему дому в 
приподнятом и благостном расположении духа. В его голове 
роились благородные мысли и вызревали слова, которые он 
собирался отобразить в своём очередном письме-разоблачении. 
Похищение и последующее общение с “адвокатом” и его 
помощниками своеобразно переварилось в сдвинутых мозгах 
учителя труда и требовало своего воплощения в привычной форме 
анонимного письма в высокие инстанции. Решил не мелочиться...
	Домашние встретили мужа, отца, сына и бывшего кормильца с 
разной степенью душевного потрясения. Жена слегка обомлела, 
потом побледнела и неприлично долго соображала, на что 
решиться: то ли броситься с рёвом на шею суженому, то ли 
возмутиться, что он загодя ничего не сообщил о своём отбытии, 
то ли вызвать “Скорую”. Пока она думала, старушка мать её 
опередила, обняла сына и расплакалась. Дети, мальчик и девочка 
школьного возраста, так растерялись, что стояли немыми 
изваяниями и кривились, собираясь помочь бабушке лить слёзы. 
Наконец и жена приняла сторону бабушки и скоро всё семейство 
выражало свои чувства одновременно. Потом были 
подготовительные столовые хлопоты, бестолковая беседа и сытный 
ужин. 
	В течение всей трогательной встречи, Писака всё же 
оставался сосредоточенным. Он боялся сбиться с мыслей о тексте 
письма. Вяло, растеряно улыбался и постоянно намеревался 
уединиться в свою комнату. Когда наконец это удалось, плотно 
прикрыл дверь, поспешно вынул из ящика стола чистый листок 
бумаги, лихорадочно отыскал ручку и более-менее ровно вывел: 
“Уважаемый президент!...”

					*    *    *
      В тот же день, для проведения окончательной, более 
тщательной экспертизы тела “убиенного” Сироткина Нила 
Захаровича, в городской морг с утра прибыл судмедэксперт 
Сивуха Семён Исаакович.
	Быстрый в движениях, с лёгкими очками на продолговатом 
носе и поблескивающей сквозь реденькие волосы плешиной, он 
резво натянул грязно-синий халат на своё полнеющее тело и 
энергично взялся за дело.
	- Ну-с... Где тут наш упокойничек? -  потирая руки, как 
обычно делают проголодавшиеся люди в дешёвых столовых, 
вопрошал он небритого, припухшего санитара Гмырю.
      - ФИО, если можно... – облизнув высохшие губы, дохнул 
санитар перегаром, замешанным на одеколоне марки “Шипр”. 
      Семён Исаакович интеллигентно поморщился и чётко назвал 
имя пациента.  Гмыря мотнул головой и стал листать журнал 
учёта пациентов морга. На весу эта процедура получалась плохо: 
толстая, неряшливого вида, книга норовила выскользнуть из рук, 
листки отказывались переворачиваться, буквы и цифры прыгали, 
как живые...  Сивуха укоризненно покачал головой, вежливо 
отобрал у Гмыри журнал и скоро нашёл нужную фамилию и номер 
почившего. После чего они вдвоём отправились в “упокойное” 
помещение. 
	- Должон быть там! – уверенно повёл Гмыря медэксперта к 
столу, что был третьим в правом ряду.
	Стол оказался пустым...
	- Гражданин смотритель! –  сдерживая нарастающее 
раздражение, сказал Семён Исаакович. – Я понимаю, работа у вас 
деликатная, требующая напряжения душевных сил, но не до такой 
же степени напиваться? Своих клиентов надо знать... в лицо, по 
ногам, в конце концов,  и не вводить меня в заблуждение!
	Гмыря тупо уставился на тускло блестевший отполированной 
поверхностью стол и стал усиленно хмурить лоб и тереть 
макушку. Потом, будто вспомнив, кинулся к столу в 
противоположном ряду. Он лихорадочно одёрнул с покойника 
простыню и стал внимательно, сдерживая дрожь в руках, 
рассматривать номерок, привязанный к его ноге. Затем долго 
сверял с номером Сироткина Нила Захаровича. Недоумённо пожав 
плечами, чуть не выронив учётную книгу, Гмыря стал 
последовательно обследовать ноги других клиентов помещения.
	Сивуха оставался на месте и, сложив руки на животе, с 
зеленеющим лицом наблюдал за смотрителем. День, который так 
хорошо, даже весело, начинался, грозил испортиться. Дело в 
том, что Семён Исаакович надеялся быстро обследовать убитого и 
успеть на партию шахмат со своим извечным соперником, врачом 
Брукманом. Партия должна быть реваншем за последний проигрыш и 
Сивуха с утра думал только об этом. Задержка в работе путала 
планы.
	- Ну, что там! – с меняющимся от досады цветом лица уже 
крикнул Сивуха. – Где ваш покойник? Не мог же он сам уйти? 
Может в другом помещении стынет? Или уже родственники забрали 
и погребли?
	Интеллигентность еще сдерживала эксперта, готового 
разразиться умеренным русским матом! Гмыря, обойдя покойников 
по второму кругу, что-то мямлил про “невозможность 
невозможного, ...что у них всё учтено и ошибок быть не должно, 
а бегающих усопших не отмечалось... до сих пор”. Однако... 
Ситуация из непонятной, слегка комичной, постепенно стала 
переходить в чрезвычайную, со множеством неприятных 
последствий. 
	Когда поиски, возглавленные самим начальником морга, 
озабоченным, круглым в поперечнике, мужчиной, закончились 
безрезультатно, Сивуха понял, что партия шахмат сегодня не 
состоится. Человек десять вместе с медэкспертом стояли у 
злополучного стола и, как заворожённые, смотрели на номерок, 
найденный под столом... Чуть в стороне, словно вытащенные из 
унитаза, обливались потом Гмыря с Гошей, напарником по 
дежурству...

	Батька Захар прибыл со всем семейством в районный морг на 
катафалке несколько раньше участкового, которому поручили 
провести предварительное расследование обстоятельств 
исчезновения тела убитого Нила Захаровича Сироткина. Прихватив 
подросших сынов-близнецов, заметно набравших мужскую силу, он 
с затуманенными глазами, с видом столетнего деда, вошёл в 
мрачное заведение, чтобы исполнить скорбный долг.
	Гмыря сидел в своей комнатушке и в очередной раз 
переписывал объяснительную записку в связи с чрезвычайным 
происшествием, в котором его вина проглядывалась более чем 
явственно. На вошедшего со слезливым лицом старца, 
сопровождаемого крепкими, строгого вида мальчиками, 
отреагировал не сразу.
	- Нам бы того... сына забрать... – хмурясь и 
неестественно кривясь, начал Захар.
      -  Э-э-э... ФИО, если можно... – тупо соображая, выдавил 
привычную фразу санитар, продолжая писать.
-	Чего изволите? – не понял батька. – Глуховат я...
      Гмырю взяла злость на непонятливого посетителя, и он, 
оторвавшись от писанины, горячо объяснил, что требуется от 
родственников, приехавшим за своим покойником. Постепенно дед 
понял аббревиатуру ФИО и, вздохнув, сравнительно отчётливо 
назвал инициалы сына. Санитар вначале окаменел, а потом 
захлопал глазами и засопел, соображая, что же ответить 
несчастному отцу.
	- Видите ли... Понимаете ли..  - мучительно подбирал 
слова Гмыря. – Как бы это выразиться? М-м-м... В-в-возникли 
некоторые осложнения...  В общем так,  – наконец собрался 
санитар с  духом, решив, что самое худшее – нагоняй от 
начальства – ему обеспечено, а этот дед ничего существенно не 
изменит  в его дальнейшей служебной карьере. – Ваш покойник, 
вернее его тело, - исчезло!... Меня в этом деле не трогайте: я 
оставлял ключи Гошке, и не моя вина, что в ларьке продавали 
палёнку, отчего Гоша временно отключался. Да и сынок Ваш, 
дорогой папаша, больно прыткий оказался. Надо ж такое - в 
упокойном виде выделывать финты! Воспитывать надо было, 
папаша, сына своего, да и этих, вон, - всё больше распалялся 
санитар, указывая на мальчиков, - соответственно в строгости и 
порядке! А то вздумали бегать!...
	Пока Гмыря, разгораясь, как костёр, в который брызнули 
стакан солярки, распекал исчезнувшего покойника и его 
прародителя, батька до предела раскрыл глаза и, не моргая, 
пытался осознать, про что говорит этот небритый служитель 
морга. Первое, что дошло – ему не хотят отдавать тело сына! 
	 Гибель Нила семья Сироткиных восприняла настолько тяжко, 
что Захар слёг к вечеру, а жена тот час потеряла сознание и 
только к утру следующего дня пришла в себя. Поникшие мальчики 
тихонько сидели на кухне и молча глотали слёзы, а их сестра 
безутешно проплакала всю ночь. Собирались в морг, как на 
плаху! “Говорил же тебе сынок, не доведут до добра деньги. 
Закончил бы учёбу, работал где-нибудь в конторе и жили бы 
потихоньку... Не даром говорят: живи тихо не узнаешь лихо!” – 
мысленно корил  отец сына, уныло покачиваясь на сиденье 
катафалка и со скорбью разглядывая белый крест на крышке 
гроба. 
	И вот тебе на – не дают родного сына по-христиански 
похоронить! Это что ж такое твориться с их демократией! Начал 
раздражаться и батька. Он вдруг набычился, запыхтел как 
перегретый чайник и накинулся на Гмырю:
	- Не имеете никакого права не позволить сына по-людски, 
по-православному схоронить! Давай сына, раз туды тебя туды! – 
не стесняясь ругался Захар, размахивая высоко руками.
	Мальчики вышли из-за спины папаши и, сжав кулаки с 
недвусмысленными намёками, грозно уставились на санитара. В 
то, о чём говорил это неприятный человек, они не вникали и 
полагались полностью на батьку. 
	Гмыря понял, что не убедил старика, а более того – 
разозлил, в результате чего осмелевшие ребятки-сынки могут и 
побить!  Такое с ним было в первый раз, хотя случалось всякое. 
Например, как-то перепутали покойников. Родственники бить не 
били, но моральный ущерб отсудили. В другой раз, покойника 
загримировали так, что родная мать не смогла признать. 
Пришлось лицо отмывать. Или ещё, умершего мужчину одели во всё 
женское. Тогда с Гошей накануне пили самогон собственного 
приготовления. Отделались выговором и лишением премии. 
	А теперь – могут и побить! Гмыря засуетился лицом, сжался 
и изготовился бежать. Но... открылась дверь и в неё ввалился 
мужчина в милицейской форме – районный участковый.

Глава 15. Находки и наводки.
Возврат к оглавлению