Двор у трактирщика Мякина был просторный. Для собрания-
дискуссии его дополнительно освободили от лишних предметов, 
подмели, расставили столы и стулья.
	Денёк выдался поутру пасмурный, даже с грозовой хмарью, 
но ветер вдруг утих, тучи разбежались, и выглянуло плутоватое 
солнце. Оно подмигнуло, будто подбадривая спорщиков, и удобно 
умостилось в своём небесном ложе с явным намерением 
понаблюдать за людскими хлопотами.
	Первыми прибыли “советчики”, вернее, их рядовая часть. 
Фрол пока не угадывался. Поговаривали, что мужик от 
нахлынувших забот принял с вечера лишку, но, как бывалый 
печник и начинающий революционер беспокойства у товарищей по 
борьбе не вызывал: свой час не пропустит и будет ко времени.
	В этой перевозбуждённой компании выделялся теоретик Осип. 
Паренёк уселся в уголке, достал желтоватую газету и 
сосредоточенно в неё уткнулся. Он шевелил губами, иногда их 
облизывал и с натугой морщил лоб. По всему было видно, что 
юный большевик основательно готовится к нелёгкой битве идей. 
	“Прависты” прибыли по-военному пунктуально, и вошли во 
двор организованной группой. Возглавляла её Мира и Аристарх. 
Денис с дядей Венедиктом замыкали процессию. 
	Появление оппонентов было встречено большевиками 
разноречивыми возгласами, в которых преобладали агрессивные 
тона. Только расселись, появился Фрол. Оказалось, лидер 
задержался не просто так: за ним ввались приличная толпа 
горожан, в основном разнорабочих. 
      Крупных производств в городке не было, поэтому ядро 
трудового народа составляли именно они, трудяги широкого 
профиля. Были тут и подсобники из скотобойни, “мяльщики” 
кожевенной мастерской, “ваятели” валяльной фабрики, мойщики 
посуды в забегаловках, полотёры постоялых дворов и им 
подобные.
	Фрол выглядел слегка примятым, с коричневыми кругами 
вокруг глазниц. Но эти характерные отметины придавали ему 
воинственный вид. Он пронзительно оглядел собрание, убедился, 
что ещё есть свободные места и решительно подошёл к столу, 
который был призван служить президиумом. 
	Поскольку нужной стеклянной посуды у Мякина не нашлось, 
то для выступающих на стол поставили не очень ржавое ведро с 
водой  и литровую кружку рядом. Убедившись в наличии воды, 
отпив сходу полкружки, Фрол явно взбодрился и начал:
	- Собрание по  случаю возникших искривлений в кладке... в 
смысле понимания текущей ситуации и разбора по кирпичикам 
наших супротивников-портунистов считаю открытым! Как опытный 
кладчик для заначки скажу: у нас главное – фундамент. Ежели 
тут прошибить, то не только печь завалится, но и... В обчем, 
принципами революции и нашего вождя, товарища Ленина, мы не 
поступимся и разоблачим любую контру, в каком бы дыму она не 
привиделась!
	Вид у Фрола становился всё более грозным, а слова так и 
сыпались с нарастанием лозунговости и смутно воспринимаемых 
выводов. Как долго бы продолжалась вступительная речь, но влез 
“правист”, оппозиционер Родькин. Он резко поднялся и басисто 
рявкнул:
	- Говоришь ты цветасто, но муторно. Дай и нам, 
противодействующим, высказаться!
	- Рано ишшо! – заволновались большевики. – Фролка до сути 
не докопался, а вы рвёте мысль человеку! Контра недобитая!
	- Стойте! – поднял руку Фрол, у которого опять пересохло 
в горле, и он с трудом отводил взгляд от кружки. – Заговорился 
я, конечно. Но первое слово представлю нашему человеку, 
теоретику Осипу... Подстёжкину. Давай Ося!
	Махнув рукой, Фрол энергично приложился к воде, после 
чего торжественно уступил место взмыленному пареньку. У того 
высохло всё: губы, горло и руки, в которых дрожала помятая 
“Рабочая газета” со статьёй Ленина. Парень воспалёнными 
глазами обвёл лица собравшихся, почему-то задержался на 
Аристархе и нерешительно взялся за кружку. Не сразу сообразил, 
что она пуста, потратил ещё время, раздумывая, с какого боку 
лучше набрать из ведра воды. Эта задержка вызвала ропот в 
стане горожан и “правистов”. Афоня с места крикнул:
	- Вы чё там, воды вышли попить или делом заниматься! 
	Большевики опять вступились, и Осип заговорил, так и не 
смочив горло, постоянно заглядывая в газету:
	-... несмотря на весь гнет преследований, несмотря на 
массовые аресты, - откашливаясь, всё более уверенно вещал 
Осип, пропуская строчки - мы дали полные ответы на все 
насущные вопросы движения. Лозунги партии — республика, 8-
часовой рабочий день, конфискация помещичьей земли — обошли 
всю Россию! 
	Тут Осип оторвался и торжествующе уставился на Аристарха.
	- И ещё товарищ Ленин делает упор на ликвидаторов. Это 
люди которые смело и неумолимо ликвидируют контру, которая не 
даёт вопхнуть в жизнь лозунги наши... – Парень вновь уткнулся 
в газету, а большевики восторженно взбаламутились:
	- Даёшь земельку! Свободу мужикам и бабам!...
	Осип осмелел, решительно зачерпнул воды и страстно 
приложился к кружке. От резкого глотка он закашлялся и не 
сразу смог продолжить. Большевики притихли, переживая за 
товарища. И тот не подвёл, продолжив: 
	- ...Только такие платформы ценны, которые завершают 
долгую работу революционной агитации, давшей уже полные ответы 
на все вопросы движения, а не те (легальные особенно!) 
платформы, которые сочиняются наспех, для затыкания дыр, для 
крикливой вывески, как у ликвидаторов...
	В этом месте парень споткнулся, аудитория притихла, и 
поднялся Аристарх. Он запыхтел паровозом:
	- Вот, уважаемые оппоненты! Даже ваш вождь, не 
поддерживает ликвидаторство. Поскольку наука нам говорит...
	- Врёшь ты, боров старорежимный! – заорал Фрол.
	Он уже полностью адаптировался и чувствовал в себе 
революционные силы. 
	- Товарищ Ленин пишет о тех крикунах, которые, как наш 
бывший комиссар Мира, фартят контре, подмешивают её в наши 
ряды. А нужно ломать-ликвидировать так, чтобы и песка не 
осталось от оперзиции нашим светлым идеалам! Так? – подняв 
руку, грозно осмотрел он своих сторонников.
	В этот момент активизировались и горожане. Они загалдели, 
обсуждая услышанное. Результатом галдежа стал некий официант 
Кузя. Его вытолкали к президиуму с криками:
	- Разъясни нашу диспозицию, Кузька!
 	Официант имел лёгкую плешину на темечке, усики-кнопку под 
удлинённым, как у цапли, носом и галстук-бабочку на толстой 
шее. Поправив бабочку, пискляво начал:
	- Это что ж получается, господа-товарищи хорошие? 
Революция всё зацепила, а наши трактиры особливо. Хуже того – 
клиент опаршивел и обнаглел! Вон, намедни. Собралась кумпания 
лесорубов. Выпили ушат водки, ведро пива и заказали 
шампанского! Представьте себе: когда это было, чтоб после 
водки – шампанского. Естественно, мужланы озверели и стали 
грызться. Сначала между собой, потом заняли соседние столы. 
Короче – перебили посуду, поломали мебель и намяли бока и 
морды обслуживающему персоналу! И, заметьте, бесплатно...
	Тут стал видно, что у Кузи один глаз темнее, а на лбу 
громоздилась несвежая шишка.
	- Ты чё революцию позоришь! – подхватился опять Фрол. – 
Трудовой народ хаешь! Эй, где там моя охрана? Повязать его, 
провокатора вонючего!
	Поднялся шум, гам! Откуда-то объявились вооружённые 
берданками люди. Они угрюмо пробивались к столу. Кузя, 
осознав, что превратно понял принципы наступившей свободы, и 
стремительно, как заяц-беляк от волков, метнулся ко входу. Его 
попытались задержать,  но он вьюном увернулся и неожиданно 
исчез. 
	Осип вертел газету, ошалело оглядывался. Парень был не 
готов к такому повороту. Во дворе Мякина явственно запахло 
угрозой срыва дискуссии. И тут у стола объявился Денис. Его 
появление почему-то урезонило толпу. В наступившей тишине 
голос Дениса зазвучал диссонансом всему, что говорилось до 
этого:
	- Когда я сидел за свои убеждения в тюрьме, мне пришлось 
многое осмыслить и передумать. У меня появился хороший, умный 
товарищ, философ, размышляющий о человеке как личности. И 
пусть я не учёный  и не всё мне понятно в его рассуждениях, но 
в одном мы сходимся: революция должна опираться на законы 
развития общества и человечества в целом. Нельзя опираться на 
искусственные, нежизнеспособные идеи, замыкаться на 
сегодняшнем дне, нужно думать о будущем. Да, Ленин нам обещает 
светлое коммунистическое будущее. Но поверьте мне...
	Тут Денис почувствовал, как заломило в висках, а в 
затылке налилось свинцом. Мысли полетели вихрем, натыкаясь 
друг на друга. Они все устремились к выходу, чтобы крикнуть о 
себе! Но возникла давка.
	На помощь побледневшему соратнику кинулись и Мира, и 
Аристарх, а большевики вдруг зааплодировали. Раздались крики 
одобрения:
	- Контра прозревать зачала! 
      - Супротив Ленина кишка у них тонковата! 
      - Ура товарищу Ленину!
      Тем временем Мира подхватила Дениса под руку и повела к 
выходу, а Аристарх потребовал тишины и зычно прокричал:
      - Уважаемые оппоненты! Дайте закончить мысль...
      Но его слова были встречены топотом ног, грубыми 
выкриками и даже угрозами. Дискуссия вливалась в бунтарское, 
революционное русло, в котором верховенствовали эмоции. 
Попытался и Венедикт высказаться. Но его слова о христианстве, 
Боге, только раззадорили большевиков.
      Пока накалялись страсти, к Фролу протиснулся мужичок с 
алым бантом на груди - он появился со стороны чёрного входа. 
Мужичок с заговорщицким видом, настороженно оглядываясь, 
вытащил из-за пазухи пакет и протянул Фролу.
      Лидер лихорадочно отодрал шнурок с сургучной печатью, 
дрожащими пальцами развернул бумагу и тут же крикнул своей 
охране с берданками:
      - Никого не выпускать со двора! Получена директива: всех 
контриков-позиционеров арестовать и судить революционным 
судом! Эта занюханная оперзиция, как разъяснил губком, – 
чистой воды контра!
      - Но как же, товарищи, - попытался отбиваться Аристарх, - 
революция даёт свободу выражать своё мнение. А вы губите её 
суть. Ведь свобода приведёт  систему к равновесию, а 
насилие...
      Наиболее рьяные уже повисли на плечах философа и 
заламывали ему руки. Миру с Денисом так и не выпустили, 
окружив плотным, накалённым добела железным кольцом. 
      Венедикт с суровым лицом оставался не тронутым – его 
почему-то побаивались.
      Погода вновь испортилась. На потонувших в революционных 
страстях людей накинулся ветер, его поддержал дивизион чёрных 
туч. На даже первые капли холодного дождя не умерили 
воинственный пыл “советчиков”. Очень скоро всех “правистов” 
под усиленной охраной привели в дом Миры и расселили, 
восстановив статус дома как тюрьмы.
      
      				*  *  *
      Поскольку камер не хватило, Миру поместили на втором 
этаже, в коморке для прислуги. Остальных  втиснули в две 
комнаты в подвале. Денис с Аристархом и Венедиктом оказались 
вместе. “Трудовая” часть “правистов”, поникшая, притихшая, 
кроме актрисы, которая на диспут не прибыла, осмысливала 
ситуацию напротив, в бывшей столярной мастерской. 
      
      Совет заседал в рабочем кабинете хозяина дома. Вёл 
заседание Фрол: обсуждали теоретические и технические детали 
предстоящей казни.
      - Надо бы оформить бумагой революционный приговор... – 
робко предложил Осип.
      Парень явно набирал обороты как активист, и уже ощущал 
себя не простым рядовым, а, как минимум, в звании полковника 
революции. Его предложение поддержали и тут же набросали 
вариант приговора. Осип внутренне, старательно гася свет в 
глазах, восторгался, что вводная часть, была принята в его 
редакции. А звучала она так: “...Учитывая платформу революции, 
воздвигнутую товарищем Лениным, как вдохновителем и 
организатором массированной революции, совет сознательного 
трудового народа города... учитывая момент, когда  лозунги 
товарища Ленина овладевают массами, а им противодействуют 
оппортунисты и несознательные ликвидаторы, в целях очистки 
города от мусора контрреволюции, постановляет...”
	Наступивший вечер принёс советчикам старую неприятность -
отсутствие электрического освещения. По этой причине, принятие 
окончательной формулировки и решение технических вопросов – 
отложили до утра.
	Фрол с активом остались ночевать на рабочем месте, 
снарядив двоих мальчиков школьного возраста в ближайший 
трактир за ужином. Для  уверенности и солидности, мальчикам 
придали вооружённого мужика. Пока гонцы выполняли 
революционное поручение, Фрол отлучился домой и вернулся 
весёлым, удовлетворённым, с прочным запашком местного 
горячительного...

	Всех этих перипетий Мира, естественно, не могла 
наблюдать. Опустившийся вечер напомнил ей об отце. Его слова о 
нише в спальне зазвенели в висках призывными колокольчиками и 
наполнили девушку смелостью. Она подошла к двери и негромко 
постучала. 
      Для молодого охранника, некоего Антона, до революции 
служившего подмастерьем у сапожника Шпокмана, известного в 
округе умельца русского мата, этот стук показался игривым и 
манящим!... Парень давно маялся и чувствовал томную тяжесть в 
нижней части живота. Да, с тех пор как он окунулся в гремучий 
омут перемен и впервые увидел эту неповторимую революционную 
гетеру, Мира завладела духом и телом подступающего к 
супружескому возрасту парня. 
      Вспотевшими руками, подавляя дрожь в коленках, Антон 
вытащил из ручки кривой брусок, которым запиралась дверь, и с 
замиранием сердца шагнул в коморку-камеру... Последовавший 
стук-шлепок и шорохи, связанные с опусканием недвижимого тела 
на пол, никому, кроме Миры, слышны не были. Девушка не 
озаботилась дальнейшей судьбой охранника, её даже не волновало 
его скорое оживление, поскольку она поспешила наверх, в свою 
спальню.
      Комната встретила таинственными полосами, которыми 
звёздное небо просачивалось сквозь ставни. Они мягко ложились 
на тёмные остовы  родной кровати и шкафчика, в котором когда-
то хранила девичьи наряды и секреты. Знакомая обстановка и еле 
уловимые родные запахи не задержали её – она решительно 
отвернула коврик над кроватью и увидела кусок наклеенной 
газеты “Питерский курьер” с бородатым купцом. 
      Мужик демонстрировал ценную бумагу некоего банка и 
одобрительно щурил левый глаз. Мира смело ухватилась за конец 
бумаги и резко потянула в сторону – газета на удивление легко 
отделилась от стены и за ней проглянула железная дверца. 
Девушка раздумывала не долго: она нажала что-то в уголке и 
дверца беззвучно открылась...
      В тайнике оказалось много интересного и полезного: 
шкатулка с золотыми вещицами, архивные отцовские бумаги, 
дневник и дубликаты ключей от всех комнат. Но главным оказался 
свиток бумаги. Именно он по наитию привлёк внимание девушки. 
Она привычно отыскала свечу и спички в нижнем ящике шкафчика и 
при мигающем свете углубилась в чтение...
	Буквы прыгали, двоились, изгибались словами, но смысл 
прочитанного поражал. “...это мой перевод с древнеславянского, 
- писал отец там, где обычно помещают введение или краткое 
описание последующего текста, - Человек выделился из природной 
среды благодаря... Изначально он не был...” 
	Шум внизу отвлёк её. Что-то громыхнуло, очевидно, входная 
дверь, потом грубый голос неразборчиво прокричал, или 
ругнулся, и вновь всё стихло. Девушка стала торопиться. Она 
уже бегло просмотрела текст, уловив главное: ей передаётся 
родовая тайна, которую она должна сохранить вместе с 
человеком, у которого будет на плече отметина в виде рисунка. 
Сам рисунок, который оказался в правом нижнем углу свитка, она 
рассмотрела с трудом, так как свеча догорала. 
	“И кто же этот человек?” – забеспокоилась она, 
лихорадочно пробегая глазами по свитку. “...Появится 
неожиданно в смутное время... Денис?” Мира вдруг почувствовала 
облегчение. Ей показалось, она постигла такое, что даст силы, 
решимость и удачу! Она нашла сумку, свою, ещё сшитую мамой, 
сложила содержимое тайника и направилась вниз.

				*  *  *
	Со стороны рабочего кабинета доносились разнотональные 
звуки, в которых преобладала постреволюционная энергетика. 
Большевики, воодушевлённые победными решениями и 
бескомпромиссными действиями, явно расслабились. В порыве 
чувств, подогретых градусами и духовным всплеском, Фрол 
пригласил охранников на ранний завтрак, что и помогло Мире без 
помех спуститься в подвал.
	Когда вошла в камеру, на неё даже не сразу среагировали – 
так были заняты разговором. В этот раз внимание было приковано 
к Денису: он оппонировал Аристарху, а Венедикт, согласно 
статусу старшего и священника внимательно слушал, анализировал 
и готовился высказаться.
	- Твоя теория душевного равновесия имеет один изъян – 
любая система, чтобы выйти на новый уровень, качественный и 
количественный, просто обязана сначала выйти из равновесия! – 
стараясь не очень горячиться, доказывал Денис. – В этом смысле 
революции нужны. Но...
	На этом “но” парень запнулся, осознав, наконец, что кто-
то вошёл. Он резко обернулся и просиял:
	- Мира!
	Инстинктивно кинулся к ней и прижал к себе. Девушку 
смутил порыв парня, и она растерялась. Однако чувство 
опасности и времени, которого было в обрез, подстёгивало. Мира 
отстранилась и, покрасневшая, взволнованная, пролепетала:
	- Пока наши оппоненты празднуют победу, нужно уходить. 
Кстати, Денис, сними-ка рубашку...
	Просьба удивила не только парня, но девушка продолжила:
	- Почитайте вот это, - протянула она свиток Венедикту и 
Аристарху.
	Мужчины углубились в чтение, а Денис, непонимающе мигая, 
попытался разоблачиться. Вскоре ему это удалось и Мира, уже не 
смущаясь, стала осматривать его тело. Рисунок на плече повёрг 
её в такой транс, что она присела на топчан и вытерла 
вспотевший лоб.
	- Всё... нужно спешить...
	- В чём же дело? – растерялся Денис.
	- Объясню по дороге, - протянула она рубаху. – Одевай и 
пошли!
	Тем временем Венедикт дочитал свиток и взволнованно 
поднялся, а Аристарх нахмурил в размышлении лоб и значительно 
засопел:
	- Ну, и дела... Похоже, ребята-молодята, вам нужно срочно 
улепётывать, а потом залечь на дно.
	- Да, - торжественно разгладил бороду Венедикт, - мы 
останемся, чтобы задержать возможную погоню, а вы, с Мирой, 
поспешите. У меня на окраине есть знакомая, бывшая монашка, 
Ефросинья, в её доме и переждёте.
	Венедикт, тоном, не терпящим возражений, растолковал, как 
найти Ефросинью, и подтолкнул к двери молодую парочку.

Часть 5. Глава 5.
Возврат к оглавлению