От последних событий у Дениса кружилась голова, и сладко 
ныло внутри. Он, стоя на крыльце “тюрьмы”, с блаженным видом 
смотрел на небесную синеву, насыщался свежим воздухом и 
звуками солнечного летнего дня. По дорожке, ведущей к воротам, 
пингвином прогуливался Аристарх. Он был возбуждён, 
жестикулировал, и вёл безголосую беседу с собой. 
	Ждали Миру.
	Произошло же следующее...
	Утром после памятно допроса, с привычным скрежетом 
открылись двери камеры, и невозмутимые гимназисты затребовали 
подследственным выйти. В коридоре их встретил заспанный, 
отдающий горьким потом Голенищев и объявил, что по личному 
указанию комиссара Миры их временно выпускают на волю.
	- Временно! – подчеркнул Голенищев. – Потому как я вам не 
верю. Просто наш комиссар поддалась влиянию...
	Тут Лукьян запнулся, подбирая нужные слова, и с натугой 
выдохнул:
	- ...некоторых, шибко мозговитых, - с кривой гримасой 
осмотрел он своих, уже бывших,  подопечных.
	Дальше – больше. Железная дева-комиссар подала в рабочий 
совет рапорт об отставке! 
      В городке толком не разбирались в структуре новой власти, 
знали точно одно – власть перешла к рабочим и крестьянам. 
Поэтому все вопросы, в том числе связанные с работой 
“чрезвычайки”, решал совет. Местные большевики смутно 
представляли, что нужно делать революционное, но одно уяснили 
– активно бороться с контрреволюцией и экспроприировать 
имущество “кровопийц народных”. Как выглядит контра, 
представляли прямолинейно – всё бывшее и их защищающее, 
начиная от лакея ресторанчика братьев Мякиных дяди Власа, 
знаменитого своей широкой бородой, и заканчивая известным 
купцом Губастым Порфирием.
	Отставка несгибаемой чекистки вызвала у трудового люда 
вначале шок, но бдительные революционеры быстро 
сориентировались и причину нашли, вернее две:  дворянское 
прошлое Миры и её подследственные, философ-смутьян  Аристарх и 
неизвестно откуда взявшийся внук религиозного мракобеса, 
Денис! 
	- Почему? – кричали “советчики” на внеочередном митинге, 
собранном по случаю выяснения, что делать с быком-
производителем Стёпкой, конфискованным у бывшего фабричного 
приказчика. – Комиссар подозрительно долго возилась с этой 
откровенной контрой, Аристархом и Денисом Кудесиным? По нашим 
законам они подлежат суровому наказанию – порке розгами и 
ссылке на местный рудник, где добывали когда-то камни для 
мостовых. Рудник давно заброшен, но камни-то нужны, а работу 
всегда наладить можно! – вопияли большевики.
	Спорили дотемна. Решали бы и дольше, но затруднения с 
освещением умерили пыл, и вопросы оставили открытыми, в том 
числе и по бычку.
	Тем временем, Мира пошла дальше – выселила чекистскую 
тюрьму из дома и вернула семейное гнездо себе! Как наследница. 
Более того, организовала оппозицию новой власти. Вот это слово 
– “оппозиция”, которое предложил Денис, и поставило в тупик 
борцов с контрой. 

	Новый вожак, выдвинувшийся из окраин, некий Фрол 
Подпечкин, известный своими запоями печных дел мастер, 
громыхал проспиртованными связками на заседании совета:
	- Мы имеем дело с хитромудрой контрой! Она рядится под не 
наше словцо, как его там... опесиция... Не...
	- Опортиция! – пытался кто-то подсказать.
	- Вот именно, - поддержал другой “советчик”, - Девку, как 
слабоватое духом и телом существо,  опутали сети мирового 
оппортунизма, во! – обрадовался человек, что выговорил столь 
научное слово.
	Подключился третий советчик... Наконец, к вечеру пришли к 
выстраданному решению - отправить гонца в губком, дабы 
получить разъяснение: оппозиция новой власти - это контра в 
чистом или замаскированном виде? А, главное, как с ней 
бороться: теоретически, как в своё время в ссылке товарищ 
Ленин, или – на рудник!
	В этом месте заартачился Фрол:
	- Рудник – это по-царски, а по-нашему – нужно стрелять. Я  
знаю за городом ложбину, где их контриков удобно складывать 
штабелями, как дрова, и палить! Чтоб и золинки ихней не 
осталось! – сорвался на петушиный фальцет печник.
	- А пока не дали разъяснение, нужно попробовать 
теоретически, - влез паренёк в очках, по имени Осип, 
работавший до революции полотёром в центральногородском 
трактире. – У меня и газета со статьёй товарища Ленина 
имеется. Называется  “Накануне выборов в IV Думу”.
	Советчики дружно повернулись к теоретику и восхищённо 
вздохнули, порадовавшись наличию в их среде подкованного в 
революционной теории человека.
	- Давай, пробуй. И на этой, теорийной  почве нужно их, 
контриков,  раскрошить и ликвидировать на корню! – засипел 
Фрол, выискивая стакан с водой.
	Не найдя воду, вожак наполнился ещё большей революционной 
яростью:
	- Даю тебе, Осип, три дня! Предлагаю, устроить на 
постоялом дворе Мякина публичный разбор этой... оппозиции. 
Членам рабочего комитета присутствовать поголовно всем! – 
стукнул кулаком разъярённый печник.
	Осип вдруг засиял и срывающимся голоском радостно 
кукарекнул:
	- Предлагаю назвать наше большевистское течение, учитывая 
складывающуюся обстановку в городе, ликвидаторским. В смысле – 
ликвидация контры! Об этом и товарищ Ленин много пишет!
	Народ возбуждённо загоготал и предложение начинающего 
теоретика принял, после чего заседание благополучно закрыли.

				*  *  *
	В бывшем кабинете Голенищева по лицам людей прыгали лучи 
утреннего солнца, в открытое настежь окно влетали ароматы 
липы, что высилась возле дома: началось заседание новой 
революционной силы. Оппозицию большевикам возглавила Мира! 
      Девушка изменила свой внешний облик кардинально: надела 
цветастое платьице, укрыла голову белым платочком и так умело 
его подвязала, что уподобилась образу былиной славянки.
	Денис, сидя в глубине, любовался этими изменениями, 
пытаясь вспомнить, где же видел подобное. Кроме него, 
присутствовал Аристарх, как главный теоретик движения; 
гимназист Афоня, скуластый паренёк с реденькой порослью на  
лице, и его подружка Тося, чёрненькая, с восторженными очами 
начинающая артистка народного театра.  Рядом с Денисом скромно 
расположились представители трудового народа: бывший дворник, 
ныне сторож городского кладбища, с настороженным лицом, 
Родькин; и его племянник Ванька, худой, длинный парень с 
обиженно-вопросительным взглядом.  
	Обсуждали приказ рабочего совета – завтра, с восходом, 
прибыть на постоялый двор Мякина и участвовать в дискуссии.
	Тон разговора задавала Мира:
	- Они предлагают нам доказать, что мы не 
контрреволюционная оппозиция. В противном случае, по законам 
смутного времени, нас попытаются ликвидировать явно физически 
или идейно. Оба варианта неприемлемы. Нам нужно выработать 
общую политическую платформу, чтобы выглядеть достойно. Я 
поддерживаю мысль Дениса Кудесина – привлечь на свою сторону 
народ и создать действительно демократические органы власти. 
Кто хочет высказаться?
	- Я! – опередил Аристарха, неожиданно активизировавшийся 
Родькин.
	- Выходи на средину, - кивнула Мира и села за стол, 
поправив платочек.
	Жест у неё получился изящный и истинно женственный, что 
Денис отметил с волнением. А кладбищенский сторож выкарабкался 
к столу, поправил рубаху, подтянул штаны и начал басить:
	- Я предлагаю сделать упор на покойников, в смысле, на 
похороны. Да-да! – решительно рубанул он воздух рукой, заметив 
явное неудовольствие на лицах присутствующих, особенно 
философа. 
	- Первое: ввести закон, кабы всех упокоивать одинаково. А 
то что же получается, господа, товарищи революционной 
оппозиции? При прежней власти, умершего от обжорства личного 
повара его сиятельства полковника Блошкина хоронили в 
лакированном дубовом гробу, с венками из натуральных веток и 
цветов, под марши духового оркестра. Дело доходило до салюта! 
Благо охранный взвод опоздал к панихиде и стрелять было 
некому. А рядового дворника, мого дружка Трифона, закопали, 
как бродячего пса. А был он человеком умеренным, пил по 
выходным... Это если с перебором, а ежели...
	- Ты по делу высказывайся! – не выдержал Аристарх. – Твои 
друзья, наверное, были хорошими работниками и людьми, но раз 
ты вылез на авансцену, то выражайся по существу.
	Мира одобрительно кивнула философу и покрасневший от 
напряжённой речи сторож продолжил:
	- Я ж и говорю. Большевики должны упокоивать людей равно, 
а не по рангу... Вот, намедни хоронили... – тут сторож 
замялся, подыскивая слова, а к столу, с поднятой как на 
школьном уроке рукой, заспешил Афоня. На что Родькин хотел 
было возмутиться, но разумно передумал, видя, что 
“упокойницкий уклон” не затронул души оппозиционеров. Они 
разминулись с настороженными взглядами. Афоня подошёл к столу 
и остановился напротив Миры. Он опустил руку, сделал очень 
умное лицо, выпрямился и как отличник затараторил:
	- Поскольку слово “оппозиция” пришло к нам из английского 
лексикона, предлагаю заменить его на наше, русское. Тогда 
будет понятнее наши замыслы, и народ прозреет и переметнётся.
	Неожиданное предложение бывшего гимназиста озадачило 
Миру, и она попросила его повернуться к товарищам и внятнее 
объяснить мысль. Но Ванька, племянник Родькина, суть уловил и 
крикнул:
	- Давай слово!
	Афоня развернулся, заморгал глазами и бойко отчеканил:
	- Противопозиция!
	- Э не... – загорячился сторож. – Это что ж получается – 
мы будем против всякой позиции? Тут нужно разъяснение, 
супротив кого мы. Супротив большевиков, значит, слово должно 
быть как... противобольшевиция... 
	Родькин с трудом составил такое длинное слово и резко сел 
на подозрительно скрипнувший стул, покраснев до корней 
реденьких волос. 
	Денис, занятый Мирой, не сразу понял смысл развернувшейся 
дискуссии. Он вдруг по-новому увидел своих  “соратников” и 
неожиданно подумал: “Неужели Мира не видит, что у нас за 
представители трудового народа собрались? Откуда они взялись? 
С такими далеко не уедешь. Вот, и Аристарх мается. Нужно что-
то дельное предлагать, а то застрянем в интеллектуальном 
болоте”.
	- Товарищи! – поднялся Денис. – Раз уж зашла речь о том, 
как мы будем себя величать, то по этому поводу выскажется 
лучше всего Аристарх Максимович. Предлагаю, выслушать учёного 
человека.
	Афоня пристально, вопросительно, будто не понимая, чего 
хочет этот странный парень, округлил глаза, воровато оглянулся 
и засеменил к своему стулу. Мира хотела возразить, но 
открылась дверь, и вошёл мужчина в тёмной одежде, в которой 
было что-то от рясы священника и что-то от магистра наук, 
скажем, оксфордского университета. Седые, спадающие на плечи 
волосы и короткая бородка, обрамляли строгие черты лица с 
выразительными ясными глазами. 
	Оппозиционеры притихли...
	Весь облик мужчины показался Денису знакомым. “Неужели 
дядя Венедикт?” – блеснула мысль и разгорелась волнительным 
пламенем. А гость улыбнулся по-доброму, собрав приветливо 
морщинки у глаз, и заговорил:
	- Имею честь представиться: Венедикт Варфоломеевич 
Кудесин, прошу прощения, что ворвался неожиданно и помешал 
беседе. Но слухами земля полнится: узнал, что появилась новая 
сила супротив большевиков и решился объявиться.
	- Дядя... – ёкнуло сердце Дениса, и он заспешил к 
родственнику.
	Тот сверкнул поволокой в глазах, обнял парня крепко и, 
откашлявшись, продолжил:
	- Примите и меня в свою партию. Надоело скрываться. 
Хочется, чтобы меня выслушали и, желательно, поняли.
	- Конечно, - улыбаясь, поднялась и Мира, за ней 
возбуждённо загалдели остальные, и вскоре заседание 
продолжилось в расширенном составе. 
      Выступал Аристарх! 
	- Базовой идеей нашей организации должна стать идея 
научная, я бы сказал, гуманитарная. Мы должны убедить людей, 
что попытки идти против законов природы приведут к тяжёлым 
последствиям неукоснительно, рано или поздно. Особенно тяжкими 
они будут в сознании человеческом. Именно оно является 
наиболее уязвимым. В соответствии с этими посылами, предлагаю 
название нашего движения (не партии!), в котором компромиссно 
сочетаются разнородные понятия революции и гуманности, 
жёсткости и мягкости, а именно: движение эволюционеров-
гуманистов!
	- Чтой-то мудрёно... – с места перебил Родькин. – Пока 
выговоришь, не то что язык, зубы сломаешь.
	- Зато компромиссно! – вступился Афоня.
	Поднялся Венедикт и обернулся к Мире – девушка была явно 
воодушевлена появлением уважаемого в городке человека. 
	- Прошу прощения, что перебиваю оратора. Как я уяснил, вы 
пытаетесь объединиться в силу, противодействующую большевизму 
и царизму? Однако нужно стоять на реалиях сегодняшнего дня. А 
они таковы: большевизм – это сила. И с ней нужно считаться. 
Просто так, наскоком не получится противостоять идее, в 
которой преобладает стремление любой ценой удержать власть. И 
что печально – превалирует отказ от православной религии. Пока 
в народе не произошёл этот переворот в душах и мыслях, нужно 
призывать - сохранять вековые православные традиции...
	- А я не согласен! – опять поднялся вспотевший Родькин. – 
Попы завсегда нам головы сушили и поили дурманом. В нашенской 
церквушке, дьякон Акакий на обедне чуть не заснул. Благо 
бабулька одна чихнула, да так громко, что Акакий дёрнулся и 
стукнулся лбом об амвон! Во смеху было... потом.
	- Не богохульствуйте, уважаемый, - мягко остановил 
оппонента Венедикт. – И на старуху бывает проруха. Не надо 
всех служителей церкви охаивать и ровнять под одну мерку.
	Дискуссия разгорелась с новой силой, поскольку вмешался 
Афоня, неожиданно прорезался голосок у его подружки Тоси, а 
Родькин был явно в ударе: у него ко всем находился свой 
противовес.
	Поскольку время поджимала, дискуссию нужно было 
заканчивать, и итог подвела Мира. Она пылко поднялась и с 
жаром, присущим юности, предложила:
	- Вот, на этой ноте и закончим! Думаю, что мы сможем 
донести на диспуте у Мякина – где, наверное, будет немало 
горожан –  понимание нашей, оппозиционной платформы. Как мы 
будем себя называть? Поступило несколько предложений. Ставлю 
на голосование.
	Очевидно, все устали, поэтому спора о названии не 
получилось и поддержали с перевесом в один голос 
компромиссное: “православные гуманисты”. Афоня, которого 
неожиданно поддержал Родькин, выдал сокращённое: “прависты”. 
Здесь многим послышалось что-то от слов “правота, 
справедливость” и сокращение приняли.
	Дениса больше интересовали Мира и Венедикт, чем 
предстоящий теоретический бой, и он пригласил их к себе в 
бывшую камеру отметить встречу; заодно побеседовать в тесном 
кругу.
	Мира выглядела уставшей и отказалась от приглашения, 
сославшись на недомогание. Она ушла наверх, в свою спальню. 
Рядовые “прависты” шумной компанией вывалились во двор и 
дружно отправились в ближайший трактир: перекусить, набраться 
сил к завтрашнему дню.
	Вечер опускался на городок плавно, тихо, будто воришка, 
который незаметно влезал в чужой дом. Денис, Аристарх и 
Венедикт до поздней ночи пили чаи и спорили... 
	
	Мира проснулась от света, который пробивался даже через 
закрытые веки. В воздушном, с горящими глазами, существе не 
сразу узнала отца. Вспомнилось рассказанное Денисом о ночном 
призраке-пришельце. “Неужели, отец?” – протёрла она глаза, 
продолжая ощущать себя в тумане мистики. Призрак померк 
глазами и стал совсем похож на того, кому она всегда 
поклонялась, кого любила. И только революция исковеркала эту 
любовь, безжалостно бросила в огонь борьбы, не всегда 
понятной, но увлекающей своей новизной и пафосом. Этот напор 
рассорил с самым родным человеком.
	- ...в доме посвежело, - плавно, будто пушинки, полетели 
слова. – У тебя достало здравого смысла и мужества взглянуть 
на происходящее критически, как я тебя и учил. Ты увидела 
пороки революции, вернее, тебе помогли их увидеть. Это 
отрадно. Потянешь ли ты ношу лидера?...
	Призрак опустил покрывало, и Мире показалось, что это уже 
не воздушный образ, а телесный. Может, отец не умирал, а 
только скрывался здесь, в подвалах собственного дома? Девушка 
подалась вперёд, протянула руки, пытаясь произнести нужные 
слова. А отец отдалился и озабоченно продолжил:
	- Бойся болтунов напрасных, дураков активных. Когда будет 
совсем трудно, загляни в нишу, за ковриком на этой стенке. Там 
найдёшь ответы на некоторые трудные вопросы. Но, только не 
спеши... Не спеши...
	Сверкнуло искоркой, и в комнате стало темно. Даже уличный 
свет померк. Мира упала на подушку и в глубоком волнении 
забылась...

Часть 5. Глава 4.
Возврат к оглавлению