- Вот, непонятно, - рассуждала Ника, идя по шумной улице 
под руку с Денисом, - ты, погладив рисунок, отключаешься, а я 
этого не замечаю. Лишь глаза у тебя на миг становятся 
потусторонними и очень задумчивыми. Но, только на мгновение. 
Может, тебе всё кажется? И ни куда ты не улетаешь?
	Денис ответил не сразу. Он и сам иногда сомневался в 
своих ощущениях после прикосновений к чудному камню. Однако...
	- Чувство, что я становлюсь другим, обрывки странных 
видений и мыслей – это во мне присутствует определённо.
	- И что за обрывки? – допытывалась девушка. – Попытайся 
вспомнить.
	- Как после сна: ощущение остаётся, а детали 
улетучиваются. И кажется мне, будто я чего-то хочу сделать 
там, в этом сне, но что-то мешает.
	- Говоришь ты загадками... Слушай! Нужно обратиться к 
спецам по снам. Отличная идея. Или к гипнотизёрам, - 
наполнялась Ника творческим порывом. – У меня есть знакомые...
	- Давай-ка с надписью разберёмся, - на подходе к музею, 
мягко прервал Денис подругу.
	Та недовольно хмыкнула, поморщила лобик, продолжая витать 
в своих планах, но временно умолкла.
	Евгений Борисович, так звали специалиста по 
старославянской письменности, в данный момент оказался занят, 
и их попросили подождать в фойе. Молодые люди уселись на 
длинный, с потёртой кожаной обивкой, диван. 
	- А ну-ка дай мне камень, - попросила Ника, потешно сузив 
глаза. – Хочу ещё раз взглянуть на текст.
	Денис полез в карман, нащупал камень и пальцами невольно 
прошёлся по рифлёной поверхности...

					*  *  *
	Сырость и горькая затхлость неприятно били в ноздри, 
вызывая жжение, проникающее в горло. В полумраке коридора, 
напоминающего подвал, Денис шёл между двумя мужчинами в 
полувоенной форме. Тот, что впереди, шагал размеренно, важно и 
демонстративно держался за деревянную кобуру, из которой 
торчала рукоятка револьвера, а замыкающий – выпячивал губы 
дудочкой и до посинения в пальцах сжимал  винтовку, будто 
боялся её уронить. Процессия остановилась возле двери, которая 
была наспех оббита жестью, отчего производила мрачное 
впечатление.
	Лязг замка, скрежет петель, стук - и Дениса втолкнули 
внутрь. Из полутьмы помещения навстречу поднялся странного 
вида человек. 	Выглядел он очень тучным, скорее, толстым. 
Крупные черты лица дополнялись громоздкими очками и плоской 
лысиной. Он, изучая новичка, опустил края губ, расширил 
невзрачные глаза и протянул пухлую ладонь:
	- Аристарх Подвижкин, подследственный...
	За спиной у Дениса снова лязгнуло, а Аристарх невозмутимо 
продолжил:
	- ...чрезвычайной большевистской комиссии по очень 
запутанному делу. Надеюсь, мы найдём общий язык в этом мрачном 
заведении. Как Вас величать, извиняюсь?...
	В голове у Дениса проносился вихрь видений и мыслей, 
поэтому он не сразу нашёлся, что ответить. Аристарх понимающе 
закивал:
	- Да, попадая в эти казематы революционные, человек, как 
правило, так теряется, что и память отшибает. Перед Вами... Да 
Вы садитесь, - указал он на топчан, укрытый серой тряпкой, и 
продолжил:
	-...Человека чуть не расстреляли, за путаницу с фамилией. 
Следователь Голенищев, который Вас и сопровождал, усмотрел в 
этой путанице умысел. Он, вообще, начальник подозрительный, в 
смысле – всех подозревает, отчего, говорят, и выдвинулся.  А, 
так, он человек рабочий, бывший мойщик на скотобойне. 
Профессия, похоже, наложила отпечаток, потому как Голенищев 
любит во всём порядок и чистоту. В частности, начинает 
беспокоиться, когда в тюремном подвале скапливается много 
люду...
	Денис слушал словоохотливого человека, усевшись на 
топчан, и собирался с мыслями. Перед глазами проплывали 
события последних дней, предшествовавших аресту...

	Ветры перемен, вызванные осенней революцией в стольном 
граде, до уездного городка, скорее таёжного посёлка с древним 
названием Осиново, долетели с большим опозданием. В этих 
ветрах уже чуялся запах гражданской войны, а жители только 
пытались разобраться: чего у них там наверху, в столицах, 
сотворилось?
	Денис, как учёный внук уважаемого в городке просветителя, 
руководителя народного театра, по совместительству священника,  
Венедикта Варфоломеевича Кудесина, готовился выступить на 
внеочередном митинге. Оратор, который в данный момент пытался 
объяснить суть надвигающихся перемен, заметно отвлекался:
	- ...В столице власть перешла к ленинским большунам. Ну, 
вы, уважаемые земляки, знаете такую речку Лену. Есть там на 
правом обрывистом берегу тунгусское племя – большуны. Так его 
в шутку называют, потому как людишки там натурально мелкие и 
плюгавенькие. Хотя бабы покрупнее! Мой сосед-охотник Мотька, 
когда белка поджирела и телом, и шкуркой, как-то заблудил по 
осени. Настрелял бельчат с десяток. Уже домой собрался, а тут 
– косолапый на него вызверился откель-то... Ну, мужик дал 
дёру, да так лихо, что до Лены добёг! Взлетает он ребята, на 
крутой утёс. А хозяин таёжный не отстаёт. Ну, думает, хана 
мне... А тут тунгуска из-за валуна выскакивает с рогатиной да 
на косолапого...
	- Ты по делу давай... – перебил говоруна чей-то робкий 
голос и народ заволновался.
	- Вот, я говорю: мужиков у нас хватает, которые при силе 
и росте...
	Тут оратор запнулся и явно сбился с мысли. Стоявший рядом 
распорядитель мероприятия, таёжный бортник Булыга, 
разочарованно махнул рукой и вытолкал с помоста незадачливого 
активиста.
	- Кто ещё прояснить желает? – вопросительно оглядел толпу 
Булыга. 
	Денис поднял руку и уверенно направился к 
импровизированной трибуне. 
      Люди притихли... 
	- Из того, что предлагают большевики... – начал он.
	- Так кто ж они такие? – перебили его. – Поясни учёный 
человек!
	- Просвети! – добавились ещё голоса.
	Рассматривая неприветливые, хитроватые, а то и звероватые 
бородатые лица, Денис попытался доходчивее донести новые 
революционные понятия.
	- Большевики – это часть противников царской власти, 
которых, в действительности не так много, и ростом они разные. 
Более того, их лидер, по кличке Ленин, малорослый с плешиной 
человек. Однако умом обладает незаурядным. Но не в этом суть, 
- постарался Денис не лезть в дебри революционных тонкостей. – 
Главное, что мы должны взять из нового революционного момента 
– это свободу. Только настоящую, когда человек руководствуется 
законами государственными, моральными и этическими и строит  
жизнь по своему разумению, безо всяких догм, будь то 
социалистических,  религиозных, или иных.
	- А “догм” – энто что за ягода? Кислая, али сладкая? – 
опять перебили Дениса.
	- Догма, - начал горячиться Денис, - это правило, закон, 
которому нужно следовать неуклонно, бездумно.
	- Знать непутёвого сына честить за распутство тоже догма, 
котра ведётся от дедов? – захихикали в переднем ряду.
	Денис с тревогой ощущал, что теряет нить речи. Нужно 
проще:
	- Большевики взяли на вооружение насилие, уважаемые 
горожане, что ведёт к войне. А сама идея – передать власть 
народу – выродится! Об истинной свободе только вещать будут. 
Говорю вам об этом компетентно. Поэтому...
	Наконец ему удалось найти понятные слова и заинтересовать 
слушателей, но... договорить не пришлось. 
      Все так увлеклись, что не заметили примкнувших к митингу 
людей в полувоенной форме. Среди них выделялась девушка в 
форменной курточке, с красным платочком, обвивающим шею. 
Сбоку, на поясе, красовался морской кортик, на ногах - 
кирзовые сапоги отблескивали жиром. На голове волосы 
отсутствовали, навевая мысли о тифозном прошлом. В целом, 
девушка в затёртых брюках выглядела как подросток-мальчишка, 
сбежавший из приюта.
      -...Нам нужно организовать новые органы власти, избранные 
на демократической основе, - воодушевлялся Денис.
      Опережая вопросы, он тут же пояснил:
      - А демократия, дорогие земляки, это...
      Закончить мысль ему не дали, поскольку девушка неожиданно 
звонко крикнула:
      - Кто позволил разводить контрреволюционную агитацию? Ты, 
Булыга?
      Девушка решительно направилась к помосту. За ней, опасно 
размахивая винтовками, заторопилось её сопровождение, и люди 
почтительно расступились.
      - Арестовать этого, - кивнула она в сторону Дениса. - А 
Булыгу отвести в совет – пусть там поучат, как проводить 
митинги!-  бойко неслись команды. 
      Процедура ареста проходила при гробовом молчании толпы...

					*  *  *
	Через час общения с Аристархом, Денис уже представлял, в 
какую неприятность вляпался, мягко говоря, и кто с  ним будет 
делить в ближайшее время все прелести доли-злодейки. 
	Аристарх Максимович Подвижкин, потомственный ссыльный, 
вёл родословную от скромного гусара Ивана Подвижкина, 
сосланного в эти края за “недостойное дворянского звания 
поведение”. Да, таким было определение суда “скромному” воину. 
      В этом месте рассказа, Аристарх коснулся семейной 
легенды, поэтому высказался подробнее...

	В противовес Аристарху, Иван Подвижкин – что было 
красочно отображено неизвестным художником на семейном 
портрете – отличался стройностью и красотой. Казалось, суждено 
ему быть местным Казановой, хотя бы. Однако жизнь в 
провинциальном городке в семье дворянина, очень религиозного 
человека, наложила свой отпечаток: Иван имел тихий и кроткий 
нрав. 
      Когда пришло время послужить отечеству, его, благодаря 
выразительной внешности, определили в гвардейский гусарский 
полк, в самую столицу! Полк частенько навещали царственные 
особы, да и не раз гусары несли охрану в самом Зимнем дворце. 
	Отношение сослуживцев к Ивану сложилось неоднозначное. 
Меньшая часть его уважала за умеренность во всём, а большая 
посмеивалась и откровенно недолюбливала за отлынивание от 
гусарского образа жизни, как-то: карты, попойки, женщины и всё 
скандальное из этого вытекающее. “Ты, как статуя греческая – 
идеально красива, но каменно холодна и невозмутима”, - 
подначивали недоброжелатели и скрытые завистники.
	Иван на эти выпады не отвечал, исправно неся службу. 
Однажды группа наиболее ретивых гусар решила своеобразно 
наказать упрямца. 
      Как-то по весне в Зимнем дворце случился скандал: 
забеременела юная прачка! В самом факте беременности ничего 
особенного не было бы, если бы ни одно обстоятельство: 
прачечная располагалось в отдельном здании и была тщательно 
изолирована от внешнего мира, поскольку считалась особо важным 
государственным объектом. Девушки-прачки были под неусыпным 
наблюдением и контролем специально обученных женщин-китаянок. 
И тут такой конфуз! Кто и как из мужчин проник на “запретную” 
территорию?
	Следствие ещё	 не началось, а появилась тайная записка, в 
которой извещалось, что юную девицу совратил гусар Иван 
Подвижкин! Нашлись свидетели, которые видели его в районе 
прачечной. Скоро улики были собраны и Ивана вызвали на допрос. 
На очной ставке, Иван, увидев, заплаканное юное создание, 
признал себя виновным и согласился жениться, дабы не оставлять 
девушку опозоренной, а будущее дитя сиротой. 
	Его признание и покаяние оценил сам царский завхоз и, 
заминая скандал, в котором усматривалась и его вина, упросил 
дознавателей не давать ход делу.  Перепуганная девушка 
соглашалась со всем и только радовалась нежданному мужу. 
      Но история имела продолжение. Истинный зачинщик афёры не 
смирился с таким разрешением каверзы и как-то вечером устроил 
в казарме посмешище над Иваном: мол, гусар, дворянин, 
покусился на простую девку-прачку.
      На наглый выпад Подвижкин ответил по-гусарски: вызвал 
насмешника-провокатора на дуэль. Когда тот промахнулся, Иван 
не стал стрелять, а подошёл к противнику и под угрозой смерти, 
заставил раздеться догола! Такого позора ещё не случалось в 
полку. Вот за это и сослали смирного Ивана в ссылку, где он со 
своей прачкой-женой положил начало сибирской ветви рода 
Подвижкиных.
      
      - Потомственная кротость и смиренность толкнули меня в 
философы, - то ли печально, то ли со скрытой гордостью говорил 
Аристарх. – Здесь я нашёл пристанище уму и телу. Да-да...  и 
телу тоже. С моим весом физически работать накладно и 
непроизводительно. А умственные изыски, отвлечённые 
исследования очень затратны энергетически. Они и не дают мне 
превратиться в мешок с жиром.
      - А за что тебя, безобидного философа, привлекли чекисты? 
– не удержался Денис от естественного вопроса, поражаясь 
рассказу и внушительным телесам собеседника.
      - В этом мы, с Голенищевым, и пытаемся  разобраться, 
поскольку инициатором ареста явилась местная 
достопримечательность, комиссар Мира! Наверное, и ты пострадал 
от её революционной бдительности?
      - Это тот лысый, своеобразно одетый подросток?
      - Он... она самая. Очень неординарная личность.
	- Да, её внешний вид говорит о своеобразном вкусе.
	- Если бы только вид, дорогуша, - зашевелился шумно 
Аристарх, удобнее умащиваясь на нарах. – Она просто сатанеет 
от всего большого, сильного и обожает хилое и убогое.
	- ???
	- Да, к сожалению. Обрати внимание на её помощников, того 
же Голенищева: тощ, невзрачен. А охранники в этих казематах  
напоминают безусых мальчиков-гимназистов. Мне пришлось 
наблюдать за её перепалкой с Голенищевым. Поспорили они по 
поводу купца Стрельникова, крупного телом бородача, 
промышлявшего в нашем городке валенками, сапогами и другой 
обувкой собственного производства. Когда слухи о революции 
дошли до наших мест, работники фабрики забастовали, требуя 
бесплатной водки, как надбавку за вредные условия труда. Купец 
уступил, и фабрика гуляла неделю, пока не кончилось спиртное в 
городке и окрестностях. За время простоя, Стрельников понёс 
ощутимые убытки, а трудяги нормально работать уже не могли. 
Пришлось купцу временно прикрыть дело. Тут и вмешалась Мира, 
которая к тому времени успела организовать  рабочий совет. 
Активистка усмотрела в действиях фабриканта контрреволюционные 
намерения. 
      Однако главным аргументом  Миры было не это, а его 
крупная фигура! “Такая огромадная туша давит психически на 
революционное сознание и активность, потому должна быть 
изолирована от трудовых масс!” – высказывала она Голенищеву, 
когда тот пытался доказать, что пить много водки – вредно. И 
требовать её в больших количествах от хозяина фабрики, которая 
обувает половину губернии, недальновидно и аполитично.
      Эти слова я привожу почти дословно, - пропыхтел Аристарх, 
переводя дыхание от энергичной речи. – Кончилось тем, что 
купец сбежал, поговаривают, в северный Китай. Там в последнее 
время похолодало, и повысился спрос на русские валенки.
      - Выходит, и тебя упекли за размеры? – развеселился 
Денис. – Но это же абсурд!
      - Со мной сложнее... Хотя моя туша сыграла не последнюю 
роль, - самокритично отозвался философ. – Беда - в моих 
философских, как выяснилось, не совсем безобидных изысках, - 
печально опустил он кончики толстых губ. – В последнее время я 
прорабатывал вопрос о законе вселенского равновесия и его 
проявлении в человеческом сознании и бытии!
      - Равновесие в сознании... Очевидно, не новая идея, - 
собрался подискутировать Денис, но послышался уже знакомый 
лязг, скрип и двери отворились - принесли ужин.
      Охранники-гимназисты с суровыми лицами, молча оставили 
еду в железных тарелках и также удалились без слов. Денис 
только водил глазами и морщил лоб – еда для тюрьмы выглядела 
нетрадиционно: для Дениса - тарелка рисовой каши, а для 
Аристарха - целая кастрюлька. Всё это умащено подливкой с 
мясом в той же пропорции - с удвоением для философа. Три 
кружки с чаем, горсть сахара, белый хлеб, сыр...
      - Откуда такое трактирное изобилие? – даже покраснел, 
глотая слюну, Денис. – Или мне это снится?
      - Наяву этот пищевой феномен, наяву, дорогуша... – 
грустно ответил Аристарх, проворно хватая ложку и набрасываясь 
на кастрюлю. 
      Откровенно чавкая, философ продолжал комментировать:
      - В этом изобильном кормлении готовится та пуля, которая 
и оборвёт, во всяком случае, мою жизнь.
	Денис удивлённо оторвался от каши, а философ пояснил:
	- Мы проедаем запасы продуктов, экспроприированных со 
складов ещё одного местного богача, дельца широкого профиля, 
Губастого Порфирия. Самого его, по решению рабочего совета, 
определили дворником в центральном районе, дабы исправить его 
эксплуататорскую сущность. И хотя мужик он был крепкий, но не 
выдержал физической, а, скорее моральной,  нагрузки и... 
сгинул в глубокой мусорной яме. Поговаривают, что это было 
самоубийство. А смысл такого тюремного кормления я усматриваю 
в следующем: во-первых, оно скоро закончится, ввиду 
надвигающегося дефицита продуктов. После чего, пытка для меня 
будет ещё похуже средневековой инквизиторской. Во-вторых, Мира 
хочет продемонстрировать перед сознательным народом, насколько 
вредны контрреволюционеры. Они не только собираются вернуть 
старые порядки, но и ещё, пользуясь гуманностью новой власти, 
объедают трудовой народ! А контра больших размеров, 
естественно, требует и больше пищи, что лишний раз 
подтверждает мировоззренческую  правоту комиссарши.
	- Ты уверен в своих выводах? – чуть не поперхнулся Денис. 
– Уж очень необычно как-то...
	- Я же подчёркивал: комиссар Мира - революционно 
оригинальная личность!
	В маленьком окошке под самым потолком вдруг потемнело, а 
затем надсадно пророкотало. Собеседники насторожились, но 
яркая вспышка подсказала, что надвигается гроза. Они 
переглянулись и продолжили трапезу. Философ, на время умолк, 
старательно поглощая пищу, а Денис, насытившись, отложил 
ложку, взял кружку с чаем, пригубил и задумался...

Часть 5. Глава 2.
Возврат к оглавлению